Любовь со всеми удобствами
Шрифт:
– Правильно, – поддержал жену Семен, – подпитай соображаловку-то калориями.
– И вообще, – заявила Анюта, – как в народе говорится, утро вечера мудренее. Сегодня ничего Клаусу не говори, а завтра утром, как проснешься, так и решай. Может быть, сон какой приснится. Ты, Катерина, помни, у меня очень подробный сонник. Если вагон приснится или вакса с роботом, то сразу беги ко мне. Ты, Катерина, не забывай, через сон душа с Богом разговаривает.
– Ох, чего она ему наговорит-то, – испугалась за себя Катерина. – У него небось уши завянут.
Она еще немного посидела у Шкарпеткиных, помогла Анюте помыть посуду и вспомнила, что лучше всего ей думалось, когда она была чем-то занята. Обычно перед важным решением Катерина принималась намывать полы. Нужно помыть полы! Молодец Карпатов, что принес ей воды.
Катерина побежала домой, переоделась, вооружилась тряпкой и начала думать.
Ох, не так Катерина представляла свое замужество, ох, не так. Безусловно, в ее возрасте смешно мечтать о воздушных платьях с длинными шлейфами и ждать принца на белом коне. Но ей хотелось бы, чтобы предложение выйти замуж прозвучало в более романтичной обстановке. Где-нибудь на высоком бугре, посреди поля из цветов и ржи (бывают ли такие поля, она не знала, просто очень хотелось), чтобы при этом солнце светило, птицы пели, а люди вокруг радовались. Принц должен был опуститься на одно колено, прижать ее руку к своей груди так крепко, чтобы Катерина услышала каждый удар его любящего сердца… Потом он должен был пообещать, что они проживут вместе долгую и счастливую жизнь и умрут в один день. Последние слова можно и не говорить, они будут подразумеваться.
Катерина кинула тряпку в ведро с мыльной водой. Не то, все не то. Нужно думать не о романтическом герое, а о настоящем Клаусе, который придет сегодня вечером за ответом, хотя Катерина ему ничего не обещала. Впрочем, она пообещала ему самое главное: она станет его женой когда-нибудь потом. А сейчас мысль о том, что с бухты-барахты придется выскочить замуж, ее ужасала. Катерина привыкла к одиночеству, как привыкают к нему женщины, которым слегка за тридцать. Попробуйте обрадовать одну из них известием о замужестве. Естественно, поначалу она обрадуется. Но потом, хорошенько прикинув все «за» и «против», пригорюнится и начнет жаловаться на судьбу.
Не тот позвал ее замуж, не с таким она собиралась жизнь прожить и поле перейти, не такой судьбы она себе желала. Да что угодно, все будет не то. И не потому, что жених не хорош, а потому что любви у нее к нему нет. А как же без нее? Без нее жизнь в пряничном домике с самым расхорошим мужем превратится в ад. И потянутся бесконечные дни и ночи с руганью, пререканиями и поиском виновных. Но разве она сможет поругаться с Клаусом? Он такой спокойный и мягкий.
Катерина представила себя в небольшом ухоженном домике где-нибудь в Германии. Она возится на грядке с морковкой (и далась ей эта морковка!), детишки рядом в песке ковыряются, калитка открывается, и вот идет он, ее супруг. Тот, с которым она собиралась умереть в один день, идет и улыбается. Она бежит ему навстречу и говорит, радостно улыбаясь:
– Гутен таг, Георгий Вениаминович, что-то запоздал ты со службы сегодня. Ужин стынет.
Тьфу! Катерина бросила тряпку на пол и стала с остервенением намывать пол. Лезет же всякая ерунда в голову. Какая еще Германия с Георгием Вениаминовичем?! Клаус, нужно думать о Клаусе.
Итак, Клаус. Пряничный домик, морковка, Ульяна в песке, Катерина улыбается. Идет Клаус, она ему навстречу и… Клаус поворачивается и оказывается Георгием Вениаминовичем. Прямо напасть какая-то! Катерина плюхнула тряпку в ведро. И привидится же такое. Она случайно вчера не перепутала чего? Неужели у этого зелья существуют побочные явления? И влюбляется та, которая его подлила. Тогда все объясняется просто и нужно подождать, пока оно не рассосется по организму.
Но ждать уже времени нет. Сколько его осталось для счастья? Среди сорокалетних одиночек женщин уже в два раза больше, чем мужчин. И никакого шанса, что вторая половина обратит на нее внимание. Да, Люба права, нужно использовать свой последний шанс. Но неужели Клаус и есть ее последний шанс?! Катерина снова попыталась представить пряничный домик и возвращающегося с работы Клауса. Она о нем, в сущности, так ничего и не знает. Может, он по вечерам не возвращается с работы, а уезжает в длительные заграничные командировки? Как в эту, например.
Итак, пряничный домик и Клаус, возвращающийся поздно ночью из длительной заграничной командировки. Катерина села на стул и попыталась сосредоточиться. Она лежит в постели и ждет его с замиранием сердца. Но почему оно замирает?! Да потому что рядом с ней лежит Георгий Вениаминович!
Катерина в сердцах бросила тряпку в ведро и разревелась. Она влюбилась в этого истукана, как последняя дура! Идиотка! Не может нормально представить пряничный домик и счастливую дружную семью! Не может, и все тут. Ее никакими пряниками не заманишь в эту Германию, если там не будет Георгия Вениаминовича. Придется немцу отказать, сердце не обманешь. Ее сердце, в отличие от писательского, умеет и хочет любить. Но раз уж ей придется жертвовать своей любовью, то она найдет в себе силы справиться со своими чувствами. Подумаешь, фрукт! Его любят, а он хмурится. И пусть хмурится дальше. Была бы она не такая щепетильная, выскочила бы замуж за немца, не думая, пусть бы этот фрукт-писатель страдал и рвал на себе волосы.
Перед Катериной явственно предстала в мельчайших подробностях картина страданий Карпатова. Он мечется по двору и рвет на себе и без того редкие волосы. Он кричит: «Вернись, Катерина!» и со всего маху бьется головой о забор. А еще он сыпет на голову пепел, одевается в поношенную одежду своего пугала и лупит себя цепью, на которой до этого сидел ротвейлер Степаныча. «Занимался бы самобичеванием», – с удовлетворением заметила Катерина и довольно улыбнулась. Карпатов представлялся ей в любом виде сразу и навсегда.
Бедный Клаус, нужно будет отказать ему как-то помягче. В случае чего пообещать так, как она уже это сделала сегодня. Выйти за него замуж потом когда-нибудь, если он сам, конечно же, потом захочет. Сегодня она поведет его к Шкарпеткиным, и они помогут ей объяснить немцу, что к чему.
Семен взялся за немца со всей широтой русской души. Он усадил гостя с Катериной за стол в саду и принялся командовать Анютой. Та бегала и подавала на стол всевозможные блюда для того, чтобы усыпить бдительность Клауса. Но жених-немец спать не собирался и постоянно твердил, глядя на Катерину влюбленными глазами, о том, что он ее любит.
– Тяжелый случай, – безапелляционным тоном опытного хирурга произнес Семен. – Придется резать по живому.
– Режь, – дала свое согласие несостоявшаяся невеста и закрыла глаза.
И Семен пустился в откровенную беседу с немцем. В принципе, они не беседовали, говорил один Семен, а Клаус, моргая пушистыми ресницами, внимательно его слушал. Семен очень хорошо говорил, так проникновенно и чувственно, что Катерина прослезилась, а Анюта открыла рот. Она никогда раньше не замечала у мужа таланта к ораторскому искусству. Если бы не его многозначительные «м-да» в тех местах, где по идее должны были звучать нецензурные слова, речь Семена была бы достойна романа-эпопеи о взаимоотношении полов. Нет, Семен не ругался, просто он пытался простыми русскими нецензурными словами выразить все те чувства, что бушевали в душе Катерины. Разве ж нормальными словами их можно выразить?!