Любовь тебя настигнет (Великий побег)
Шрифт:
Он прилетел в аэропорт имени Даллеса глубокой ночью. Хотя Патрик был слишком взволнован, чтобы спать, он не мог заявиться домой к Джорикам в таком виде, поэтому зарегистрировался в отеле и остаток ночи пролежал в постели с открытыми глазами. Когда наступил рассвет, он принял душ и побрился. Выпив чашку кофе, он отправился в Миддлбург — богатый район в сердце охотничьих угодий Виргинии.
Проезжая по извилистым дорогам мимо виноградников и великолепных лошадиных ранчо, он чувствовал себя все более несчастным. Что, если уже слишком поздно? Что,
С дороги дома не было видно. Лишь высокий железный забор и массивные ворота с электронным управлением подтверждали, что он добрался до места назначения. Панда припарковался у ворот и оглядел камеры видеонаблюдения. Потянувшись к телефону, лишь одно знал наверняка: если сейчас он все испортит, это конец. Что бы ни пришлось сделать, он не может допустить, чтобы Люси увидела, насколько он раздавлен.
Она взяла трубку после пятого гудка.
— Сейчас шесть тридцать утра, — простонала она. — Я еще в постели.
— Без проблем.
— Я же сказала, что не готова разговаривать с тобой.
— А вот это проблема. У тебя есть минута, чтобы открыть эти ворота, прежде чем я протараню их.
— Отправь мне открытку из Гуантанамо!
Она опять отключилась.
К счастью, ему не пришлось исполнить свою угрозу, потому что через тридцать секунд ворота распахнулись. После короткого разговора с агентом секретной службы Патрик поехал по изгибающейся дорожке, которая сквозь густые заросли вывела к дому — большому кирпичному строению в георгианском стиле. Он припарковался у входа и вылез из машины. В прохладном воздухе витал запах опавшей листвы, а ясное утреннее небо обещало солнечный день, и он пытался убедить себя, что это хороший знак. Нелегкая задача, когда испытываешь тошноту.
Дверь открылась, и на пороге стояла она. У него чуть сердце не выскочило из груди. Все, что до сих пор казалось туманным, теперь было предельно ясно, но явно не ей… Вместо того чтобы пригласить его в дом, Люси сама вышла, набросив черную ветровку на ярко-красную пижаму с зелеными лягушками.
Меньше всего сейчас он хотел столкнуться лицом к лицу с ее родителями, так что объяснение вне дома явилось для него неожиданным подарком. Она была в кроссовках на босу ногу, а волосы торчали на голове, как прекрасное, блестящее светло-каштановое облако. На ней не было косметики, а на щеке отпечатался след от подушки. Она казалась красивой и обычной. Необычной.
Люси остановилась между двух столбов на верхней широкой ступеньке. Он подошел, прошагав по кирпичному тротуару.
— Кто-то умер? — спросила она, оглядывая его костюм.
Она должна была бы догадаться, что он не появится в доме президента Соединенных Штатов в джинсах и футболке.
— Не было времени переодеваться.
Она сошла с лестницы, ступив на опавшие алые и желтые листья на дорожке. Несмотря на тонкие черты лица и пижаму с лягушками, она больше не напоминала девочку-подростка. Люси выглядела совершенно взрослой женщиной — соблазнительной, сложной и разгневанной, и все это чертовски его пугало.
Она выдвинула челюсть и воинственно уставилась на него, как профессиональный боксер.
— Существует большая разница между тем, чтобы сделать вазэктомию и планировать сделать вазэктомию.
— О чем ты? Я никогда не говорил, что сделал ее.
Она фыркнула.
— Я не собираюсь с тобой спорить. — Она тяжелой поступью пошла по сырой, усыпанной листьями траве по направлению к дереву, под которым вполне мог сидеть когда-то Томас Джефферсон и вносить правки в Декларацию независимости. — Факт остается фактом, — произнесла она. — Кто-то из твоих маленьких негодяев добрался до цели, и теперь ты станешь отцом. Что об этом думаешь?
— У… у меня не было времени подумать.
— Что ж, зато у меня было. И скажу, как поступать не собираюсь. Я не буду притворяться, что обращалась в банк спермы и не буду избавляться от ребенка.
Он был в ужасе.
— Черт возьми, еще бы ты собралась!
Она продолжала метать громы и молнии:
— А ты что собираешься делать? Опять все испортишь?
Та небрежность, с которой она упомянула о его прошлых душевных проблемах, будто они не имели никакого значения, заставила его полюбить ее еще больше, если такое вообще было возможно.
— Ну и? — Она потыкала мыском кроссовка мокрую траву, как будто была его учительницей в третьем классе. — Что скажешь в свое оправдание?
Он сглотнул.
— Хорошая работа?
Он думал, что она набросится на него за такие слова. Но Люси лишь поджала губы.
— Мои родители уж точно не порадуются.
Разумеется, она преуменьшила масштабы бедствия при обнародовании такой новости. Он говорил осторожно, сознавая, что ходит по минному полю.
— И что ты хочешь, чтобы я сделал?
Она завизжала почти ультразвуком.
— Так я и думала! Между нами все кончено!
Она потопала обратно к дому, а поскольку Патрик не мог грубо схватить беременную женщину, он обежал ее и преградил дорогу.
— Я люблю тебя.
Люси остановилась как вкопанная и ухмыльнулась.
— Я тебе небезразлична. Это большая разница.
— И это тоже. Но самое главное, что я люблю тебя. — У него пересохло в горле. — Я полюбил тебя с той самой минуты, как встретил в том переулке в Техасе.
Ее карие глаза с зелеными прожилками расширились.
— Это ложь.
— Нет, правда. Я не говорю, что уже тогда знал, что люблю тебя, но с самого начала чувствовал, что между нами происходит что-то серьезное. — Он хотел дотронуться до нее (Боже, неужели ему когда-то хотелось до нее дотронуться!), но боялся, что это еще больше осложнит ситуацию — Каждое мгновение, когда мы были вместе, я изо всех сил старался поступать правильно. Не могу и передать, как я от этого устал. И думаю, ты тоже меня любишь. Я ошибаюсь?