Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1
Шрифт:
Что ж, Доротея не предоставит ей такого удовольствия! Ведь для того, чтобы сложить одежду, ей понадобится не более нескольких часов. А те оставшиеся десять дней, что есть у нее в распоряжении, она потратит на то, чтобы навести в доме такую чистоту, какой в нем доселе никогда не было! И пусть это занятие не из приятных, но не Эми Сердж, а лично она будет ползать на коленях и отдраивать пол до блеска! А перед отъездом она даст званый обед, чтобы доказать этому парвеню, этой грубой скотине, этому нуворишу, который с ней обошелся, как с каким-нибудь барахлом, что она — великосветская дама, да, да, великосветская дама, а не какая-нибудь там кокотка. Он не посмеет отказаться отобедать с ней… даром, что ли, она пригласила на этот обед нотариуса, вдову доктора и Винсентов. Она найдет способ улучить минутку, чтобы отвести одного
Вот такие мысли бродили в ее голове в тот момент, когда Клайд учтиво заверял ее, что весьма сожалеет о своих сомнениях в кулинарных способностях Беллы. Просто ему хотелось окончательно удостовериться. Ведь его невеста виргинка, а виргинцы придают огромное значение кулинарному искусству и вообще кухне. Доротея посчитала нужным тут же пригласить визитеров на прощальный ужин, назвав точную дату, которая была назначена по договоренности с миссис Сердж и Винсентами. Клайд и мистер Леду были захвачены врасплох, причем нотариус выдал свое замешательство, а Клайд — нет. Однако они приняли приглашение и покинули мадам Лабусс. Доротея отослала очень красивые пригласительные записочки миссис Винсент и миссис Сердж. Как она и ожидала, дамы приняли приглашение без колебаний. В сильнейшем восторге от своего плана, Доротея, в силу своего характера приходящая в ярость лишь иногда, принялась за работу по уборке дома.
Белла неожиданно оказалась очень полезной. Она не только сама работала с таким рвением, что полностью опровергла мнение хозяйки о своей лености, но и с готовностью привела помощников из своих приятельниц и родичей, которые посредством различных специфических сигналов друг другу узнали о перспективе получить довольно выгодную работу в Синди Лу. И посему они что есть сил старались показать свое умение работать. Неделя не успела закончиться, как весь дом сверкал чистотою, как никогда. И у Доротеи еще оставалось время. Когда она наконец устало опустилась в кресло со своей вышивкой, ей в голову неожиданно пришла еще одна мысль.
Почему бы ей не провести оставшиеся перед прощальным вечером дни как следует и не съездить в Новый Орлеан — купить себе совершенно новые наряды? Ведь теперь денег у нее хватает. Так зачем ей пускаться в путь или давать прощальный обед в старом, вышедшем из моды платье? Да притом в черном. В конце концов, ее супруг скончался восемь лет назад. Она не намерена ходить в трауре всю оставшуюся жизнь; ничего не случится, если она нарядится в мягкие серые тона, или лавандовые, или просто ослепительно белые…
Однако, когда она подошла к рекомендованному ей заведению по пошиву одежды, ее алчный взор ухватил не мягкие серые или лавандовые тона. Ее внимание приковал роскошный наряд, созданный для одной популярной актрисы, которая должна была надеть его в пьесе, где она играла богатую светскую даму. Однако эта актриса скоропостижно скончалась прямо перед премьерой, а наряды ее остались в целости и сохранности у портнихи. Причем целый гардероб.
Он включал в себя платья для прогулки и для выезда в карете, вечерние туалеты, бальные платья, платье для приема в королевском саду, так называемые платья для дома и многое другое. Актриса была ошеломляюще красивой, изящной яркой брюнеткой, и каждый предмет из этой коллекции был сшит так, чтобы как можно выгоднее подчеркнуть ее фигуру и внешность на сцене. И, что самое главное, ни в одном из нарядов не было даже намека на траур. Преобладали яркие красные и зеленые тона, а весь покрой и декольте были настолько вызывающими, насколько позволяли условности. Доротея перемерила весь этот гардероб, и оказалось, что все платья до единого сидят на ней так, словно были для нее сшиты. И вот наконец она стояла перед модисткой, одетая в алое атласное платье с вырезом, полностью открывающим плечи, тугим лифом в обтяжку и длинным шлейфом, тянувшимся от бедер и завершавшимся каскадом оборочек.
— И сколько вы возьмете за все это? — осведомилась Доротея без вступлений.
Модистка вздохнула, задумалась, подсчитала и назвала астрономическую цифру. Обе женщины получали удовольствие от торга. Модистка сообщила, что этот гардероб состоит из эксклюзивных моделей одного парижского
Задавая этот вопрос, Доротея расстегнула сумочку, чтобы извлечь оттуда тонкий, как дымка, носовой платочек; потом она защелкнула сумочку, но не раньше, чем модистка смогла увидеть ее содержимое, состоящее из золотых сертификатов. Та очень быстро назвала компромиссную цену. Доротея отрицательно покачала головой и начала расстегивать крючки лифа. Модистка издала жалобный крик, на ее лице появилось такое выражение, словно она разорена; затем сквозь всхлипывания и причитания она проговорила, что у нее просто нет иного выхода, как доставить радость столь очаровательной клиентке и капитулировать. Тогда Доротея снова щелкнула замочком ридикюля.
— Вот и прекрасно. Отошлите эту коллекцию в мои апартаменты в отеле «Сент-Луис». Отошлите всю коллекцию, кроме вот этого платья. Его я буду ожидать завтра. А до завтра мне бы хотелось, чтобы вы внесли в него два небольших изменения. Я хочу, чтобы вы ушили на полтора дюйма талию и сделали декольте пониже.
— Но тогда мадам не сможет надеть его! И появиться так на людях!
— Это ведь моя забота, а не ваша, не так ли?
Она вышла от портнихи в превосходном настроении и отправилась дальше по магазинам. Купила огромный чемодан, потом еще один, поменьше, специально изготовленный для того, чтобы хранить в нем головной убор, нижнее белье и всевозможные аксессуары. Кроме отделения для шляпок в нем еще имелось особое отделеньице для перчаток, еще одно — для чулок, следующее — для туфель и даже специальное отделение для зонтика. Доротея купила все необходимое для заполнения этих отделений и наконец приобрела новый корсет.
Она попросила изготовительницу корсетов измерить ее талию, потом сняла старый корсет и долго стояла в одной нижней рубашке и шелковых чулках, ожидая, пока ей не подгонят новый. Когда наконец корсет подошел и был надет, она попросила снова измерить ей талию.
— Она теперь на два с половиной дюйма тоньше! — радостно воскликнула корсетница.
— Этого недостаточно. Затягивайте шнуровку до тех пор, пока она не станет еще на дюйм тоньше.
Мастерица громко запротестовала, как обычно это делают корсетницы по разным поводам. Однако повиновалась. Когда шнуровка производила свою жестокую работу над телом Доротеи, та не издала ни звука, корсет стягивался с обеих сторон все туже и туже, пока его края не встретились. И тут корсетница снова померила ее талию и снова закричала, на этот раз от восторга.
— Мадам очень храбрая и заслуживает награды! — сказала она, протягивая Доротее сантиметр и держа палец на той отметке, что обозначала длину ее талии. — Очень мало кто из моих клиенток понимает истину поговорки: «Il faut souffris etze belle!» [62] Наверное, затяни я корсет потуже, мадам уже не вытерпела бы, верно?
— Отчего же? — гордо осведомилась Доротея. Естественно, она испытывала сильные страдания, однако ни за что не позволила бы корсетнице ослабить шнуровку, не говоря уж о том, чтобы снять корсет. Ей казалось, что эта боль сродни боли другой, более глубокой и резкой, которая разрывала ей сердце, и ее поддерживала надежда, что однажды она освободится от всех мук, и это было частью ее плана.
62
Красота требует жертв! (франц.).