Любовь в настоящем времени
Шрифт:
Я стараюсь настроить себя на категорическое несогласие. С Леонардом у меня всегда так: вхожу наставником, выхожу единомышленником. Ведь при ближайшем рассмотрении все, что бы он ни делал, представляется мне истиной.
Мне хочется еще немного постоять в молчании и полюбоваться на него, но тут встревает Глюк — Леонардов пес, — дворняга дворнягой, бурого оттенка уродец с жесткой шерстью. Чем-то он смахивает на ирландского волкодава, хотя аристократизм тут и не ночевал. Глюк стучит хвостом — и мое присутствие раскрыто.
Леонард оборачивается:
— Митч.
Имя мое он всегда выговаривает так, будто заждался меня.
— Леонард, — отвечаю я, словно во сне подхожу к нему и хлопаю по плечу.
— Тебя Мона прислала, — говорит он. — Правда?
— И что в этом плохого?
Леонард фыркает:
— С тобой все ясно.
Мокрый нос Глюка тычется мне в ладонь.
— Поставь себя на место Моны хоть на минуточку. О чем ты только думаешь, Леонард?
Он закидывает голову и закрывает глаза. Луч света падает прямо на него. По реакции Леонарда вижу, что задал серьезный вопрос. Не знаю даже, понимает ли он значение слова «риторический». Во всяком случае, он готовится дать мне серьезный ответ, в полном соответствии с вопросом.
— Знаешь, — глаза у Леонарда по-прежнему закрыты, словно он молится, — я все думаю о Перл. А незадолго до твоего прихода я думал о тебе. И о своих глазах. В следующий раз, когда увижу Митча, надо будет поблагодарить его за глаза. Вот о чем я думал.
— За это не надо меня больше благодарить.
— Это почему еще? Глаза для меня — насущная необходимость. Что еще тебе сказала Мона?
— Про татуировку.
— Они же практически безопасные.
— Ну, не совсем. Ты уверен, что иглы были стерильные?
— Абсолютно. Хочешь посмотреть?
Еще спрашивает. Такой вот я псих. Хотя Мона описала мне татуировку во всех подробностях.
Тут в гараж влетает одна из его многочисленных приемных сестер. Ей лет десять-одиннадцать. Нескладная коренастая девчушка боготворит Леонарда, как, впрочем, и все вокруг. Все, кому нужна любовь, бегут к Леонарду. Он словно пастырь нескончаемых стад.
— Привет, Леонард. (Произносится предельно радостно.) Привет, Митч. (Более сдержанно.) Тебе помочь?
— Спасибо, не надо. Брысь, малявка. Хочу показать Митчу свою татуировку.
— Я тоже хочу посмотреть, — хнычет сестрица, обиженная несправедливостью взрослых. Вечно они захапают себе все самое интересное.
— Только когда тебе исполнится восемнадцать, — не поддается Леонард. — А то получится, что я тебя порчу. Пойдешь вот и сама себе такую сделаешь. И кто будет во всем виноват? Я, вот кто.
— У-у-у-у, — настаивает девочка.
Леонард качает головой.
Они переглядываются.
— Пятнадцать минут. Потом сходим и купим тебе мороженое. А пока кыш. И Глюка с собой забери.
Умело организованный подкуп состоялся. Малявка хватает собаку за ошейник и выбегает из гаража, хлопая дверью.
Леонард стаскивает футболку. Ни волоска на его узенькой груди. Не дай бог какое-нибудь из его художеств закончится тюрьмой. Как он там выживет? Гибкий, стройный, безволосый. Хрупкий. Непорочный внешне и внутренне.
Он поворачивается ко мне спиной.
Татуировка оказывается больше, чем я думал. Она начинается сразу у выреза футболки и тянется до середины спины. Перекладина креста пересекает лопатки, плечи, залезает даже на руки. Леонард раскидывает их, чтобы крест предстал во всей своей красе.
Неструганое дерево передано очень реалистично. Даже страшно делается.
Вся сцена, когда он стоит ко мне спиной в такой позе, напоминает некий «перформанс». Есть такой термин в современном искусстве. Очень подходит к Леонарду.
Настраиваю себя на порицание.
Я ведь здесь не для того, чтобы восхищаться мальчиком. Мне нужно раз и навсегда втолковать ему, что раз его мама умерла, то ее рядом с ним нет. Что его мама, возможно, и не умерла вовсе. Что дразнить лихо, балансировать на грани между жизнью и смертью, — это самоубийство. Что если он меня любит, то пусть его любовь проявляется прямо здесь, на земле, пока мы все живы.
И еще мне надо сказать ему, что татуировки — глупость. А вот почему именно — я забыл.
— Леонард. Надеюсь, ты… не вообразил себя… Иисусом или кем-то таким. Ведь так?
— Придет же человеку такое в голову, — говорит он, не меняя позы. — Что скажешь?
— Красиво. Просто замечательно. Только я вот что подумал… А вдруг татуировка тебе разонравится… Лет, этак, скажем, в тридцать…
Он смеется, поворачивается и шагает ко мне по бетонному полу. Птеродактиль-дельтаплан нависает над ним. Леонард со смехом касается моего лица, будто я его трусливый, перепуганный сын, которого надо приласкать и успокоить.
— О, Митч, — говорит он. Наверное, я совсем сдурел — в голосе Леонарда мне слышатся родительские интонации. — Митч. Я ведь не доживу до тридцати.
ПЕРЛ, 17 лет
Безопасное место
Мы вылезли из автобуса, а до него — рукой подать. До океана то есть.
В жизни еще не видала такой махины. И мой лапочка Леонард тоже не видал.
В этот день моему мальчику исполнилось четыре года.