Любовь в настоящем времени
Шрифт:
— Куда бы вы переехали, — спрашиваю, — если бы хотели поселиться в безопасном месте?
— А в чем опасность? — интересуется.
— Не знаю. Большой город. Там везде таится опасность.
— Вы имеете в виду таких людей, как Дон.
— Ну да. Как Дон. — Я еще много чего имею в виду, только ему не скажу.
Мы стоим на бульваре Сильвер-Лейк под запрещающим знаком. Леонард глаз не сводит с жирафа.
— Гарантированно безопасных мест не бывает, — говорит рыжий.
— Ну, где-то все-таки получше.
— Пожалуй, в маленьком городе.
— И чтобы там был океан.
— На побережье есть пара местечек. В Санта-Барбаре по-прежнему тихо и спокойно. Есть еще маленький городок, называется Ломпок, по соседству с военной базой. Или совсем крошечный городишко Морро-Бэй. Вот уж, наверное, безопасное место на все сто.
Я пытаюсь запомнить названия.
— Почему только люди не могут оставить меня в покое? — спрашиваю я в тоске.
Подняв голову, я вижу его глаза в зеркале заднего вида. Они глядят прямо на меня.
— Наверное, потому, что вы такая красивая.
И рыжий отводит взгляд в сторону.
— Это не оправдание, — говорю.
— Да уж наверное, нет, — подтверждает он.
Мы сидим тихонько еще минуту.
— Эта штука мне все равно не нужна, — говорит он и берет жирафа за шею. — Я взял его только для мальчика. Вы уверены, что жираф ему не нужен? Малыш прямо ест его глазами.
— Скажи дяде спасибо за подарок, Леонард.
— Спасибо, мистер, — говорит Леонард и усаживает жирафа рядом с собой.
На минутку мне становится не по себе. А как же мой подарок? Впрочем, сейчас это не так уж важно.
И тут Леонард говорит рыжему:
— Посмотри, что у меня есть.
И показывает фотографии, которые мы сделали в кабинке у карусели.
Камень падает у меня с души.
— Здорово, — говорит рыжий. — Ты и мама. На память о сегодняшнем дне.
— Эге, — говорит Леонард. — Я знаю. Хочешь одну фотографию?
— Я? — удивляется рыжий. Кажется, он поражен.
Леонард — очень щедрый мальчик. Порой люди просто изумляются его щедрости.
— Эге. У меня четыре фото. Видишь? Одно можно отрезать.
— Нет, — говорит рыжий. — Думаю, тебе лучше сохранить все четыре. Это ведь твой день рождения.
— Ладно, — соглашается Леонард. — Пока.
— Ты счастливчик. У тебя мама, которая за тебя горой.
— Эге, — соглашается Леонард. — Я знаю.
И мы выходим из машины и топаем домой.
Ночь приятно холодит кожу.
Один раз я оглядываюсь. Рыжий смотрит нам вслед. В руке у него зажженная сигарета.
Немного погодя его машина сворачивает за угол. Он не едет за нами. Решил не узнавать, где мы живем.
Чтоб мы чувствовали себя в безопасности.
Леонард спит, прижав к себе жирафа. Фотографии лежат на подушке.
Утром я спрашиваю его, может, мне положить снимки в надежное место.
— Куда? — интересуется он.
— Не знаю. Только чтобы они были в целости и сохранности.
— А я смогу взглянуть на них, когда захочу?
— В любое время.
— Тогда ладно. Я согласен.
Несколько дней подряд я заглядываю внутрь каждой машины, мимо которой прохожу.
Владельцы редко забывают ключи в замке зажигания. Только кто-то обязательно забудет. Главное, терпение и время.
И ты сможешь отправиться куда захочешь.
С нами это случилось ночью. Мы ехали вдоль побережья, и Леонард смотрел на луну, и сказал, что она пытается нас обогнать, и спросил меня, кто, по-моему, выиграет: мы или луна? Я сказала, что в этой гонке победителей не будет.
И он уснул и спал всю дорогу.
ЛЕОНАРД, 5 лет
Собака летит по воздуху
Когда Перл подкинула меня Митчу, тот смотрел шестичасовые новости. Перл ушла, я сел рядом с ним, и мы стали смотреть вместе.
Уже который день лил дождь.
По новостям показывали, как одного дядьку спасали на вертолете с плотины на реке. Он гулял по плотине с собакой, а вода поднялась и перехлестнула через край, и пришлось вызывать спасателей, чтобы его вытащить. И собаку тоже вытаскивали. Спасатель сел в люльку, и его спустили с вертолета на веревке, и он уцепился за парня, а парень уцепился за собаку, и они все втроем взмыли вверх.
Я закрыл глаза руками. Не глаза, очки. Я очень аккуратно прикрыл очки, видеть-то я ничего не видел, но стекол не касался, а то их потом замаешься протирать. Уж я-то знаю.
— Ты чего? — спрашивает Митч.
— Не могу смотреть.
— Боишься, что собаку уронят?
— Только ничего не говори мне.
Последнее, что я заметил, это как собака летела по воздуху. И качалась туда-сюда. И вращалась. А хозяин крепко обхватил ее руками. Большая собака-то, вроде немецкой овчарки. Конечно, хозяин прижал ее к себе изо всех сил, но все равно уверенности не было.
— Скажешь мне только, если все хорошо кончится.
Через несколько секунд Митч сказал: