Любовь в объятиях тирана
Шрифт:
«Душа моя, несравненная греза! Каждый день, проведенный с тобою рядом, смело могу я назвать праздником. Каждый же час, проведенный вдали от тебя, превращается в год невыносимых страданий. Стань же счастьем всей моей жизни, любимая! Согласись разделить каждый ее миг со мною — и ты никогда не пожалеешь о том мгновении, когда, собравшись с духом, решилась на сие изумительное деяние! Прошу тебя, молю — стань моею женою. К твоим ногам приношу я свое сердце, свою душу и все, чем владею! Прошу тебя, молю, скажи «да»!
Вижу слезы счастья на твоих глазах, единственная! Ежели сие не привиделось
Навеки твой принц Фридрих» [3] .
Дрожь охватила Елизавету. О, она знала, что принц питает к ней самые пылкие чувства, но такого она и представить не могла. Чтобы наследник престола решился на подобное! Это будет даже не бунт, это будет скандал, который затронет половину царственных домов Европы!
3
Письма Фридриха цитируются в переводе рукописей из личного архива.
— Господи, спаси и сохрани меня… Но что же делать? Согласиться? Отказать?
Ноги цесаревны подкосились, и она не столько села, сколько упала в кресло у окна. Всего миг назад она была простой мечтательницей… Всего миг… А теперь она желанная невеста. Единственная и любимая… Кто бы мог подумать, что сие вообще возможно?!
«Подумать… Подумать… Мне надо все хорошенько обдумать, взвесить… Я не могу вот так, без размышлений, как в омут, бежать в эту самую часовню, не могу назвать милого Фридриха своим единственным, не могу даже вслух такого произнести! И не могу ни с кем посоветоваться, вот что самое тяжкое!.. Что мне делать? Куда бежать? А если это просто розыгрыш?»
Часы на дворцовой башне пробили полдень. Солнце заглянуло в комнату цесаревны и заиграло в овальном зеркальце и милых хрустальных безделушках, расставленных на туалетном столике.
— Солнышко, ну хоть ты дай мне совет, прошу!..
Но солнце молчало, отказываясь давать советы в таком тонком и деликатном деле. Елизавет пыталась разобраться в своих чувствах, но никак не могла понять, чего же хочет, да и хочет ли чего-то вообще.
Отказать принцу — значит навлечь его гнев на всю страну — ведь Пруссия, пусть и состоит в родстве в домом Романовых, однако чаще выступает ее врагом. Согласиться стать женой принца и тайно обвенчаться? Ох… Пусть сейчас это кажется таким желанным и таким прекрасным … Но вот что будет, когда пройдут годы и острота чувств утихнет?
«Да и есть ли они те самые чувства, о которых я сейчас думаю? Или, быть может, это вообще чья-то злая шутка..»
Да, принц кажется по-настоящему влюбленным. Слова его пылки, руки горячи, объятия крепки. Но что, если это всего лишь умелое лицедейство? Что, если графиня Анна уговорила Фридриха изображать пылкую страсть?
Наконец колокола собора запели сложную вечернюю песню — этот бесконечный каторжно-тяжкий день подошел к концу.
— Ну что ж, — Елизавета встала, — не будем длить неприятное:
«Быть может, надеть свадебный туалет?» Девушка улыбнулась своим мыслям и взяла в руки шляпку — с широкими полями, отделанную черными страусовыми перьями и вышитую бисером.
— Пожалуй, со свадебным платьем подождем. Обычного голубого будет достаточно. Оно подходит по тону, не слишком яркое, однако вполне торжественное…
Цесаревна пыталась успокоиться, просто беседуя с зеркалом. Темно-сиреневая зеркальная гладь ее молчаливого собеседника была недвижима. Но вместо спокойствия Елизавета ощутила более чем сильный приступ волнения.
— Нет уж, матушка, так не годится! — одернула она себя. — Что ж это ты? Нешто и впрямь поверила в высокие чувства?
Цесаревна невидимкой выскользнула из калитки для челяди и затерялась в нарядной толпе на городской площади. Елизавета уже не раз удивлялась тому, что с приходом вечера горожане не прячутся по домам, за толстыми стенами и тяжелыми ставнями. На площади бродячие музыканты веселили гуляющих. Дамы смеялись, мужчины беседовали. У фонтана играли дети. Как любые дети любого времени и любой страны, они презирали окрики взрослых и считали себя умными, взрослыми и бесстрашными.
Эта картина, прекрасная в своей обыденности и непринужденности, лучше всяких слов успокоила Елизавету.
— Я должна появиться в этой часовне… — теперь голос цесаревны звучал куда увереннее, хотя бы для нее самой. — Должна, хотя бы для того, чтобы убедиться в искренности слов принца. Или убедиться в его двоедушии и коварстве!
Часовня Валентина располагалась совсем рядом с дворцом курфюрста, но все же не на главной улице. Высокие стрельчатый двери были распахнуты настежь, теплый свет заливал мостовую и крошечный садик у стен обители. Чуть слышно пел орган, напоминая о присутствии Всевышнего в каждом деянии, каждом мгновении и каждом сомнении.
Елизавета вошла в храм. Она убедила себя в том, что ничего хорошего здесь ее не ждет, и изумилась картине, что открылась ее взору. Сотни горящих свеч, цветы в вазах и на алтарном приделе, парадное облачение священника и… принц Фридрих, стоящий по правую руку от него.
«Неужели это не злой розыгрыш, отвратительная шутка или спесивая насмешка? Неужели сказка оказалась правдой? Неужели этот юноша и в самом деле ждет меня, в самом деле мечтает назвать своей женой перед богом и людьми, желает вместе дожить до того часа, пока смерть разлучит нас?»
Сердце Елизаветы стучало так громко, что она не слышала, как запел орган, призывая гостей ликовать при появлении новобрачной. Хотя гостей как раз и не было. Вот до алтаря остался десяток шагов, вот пять. Наконец цесаревна вложила замерзшие пальцы в теплую руку Фридриха.
— Я мечтал и не надеялся тебя здесь увидеть…
— Ты же сам позвал меня, мой принц. Как же я могла предать тебя, не ответить на твой призыв?
Священник откашлялся:
— Дети мои, вы ли припадаете к престолу творца нашего, дабы соединил он вас навеки, дав вам одну судьбу на двоих?