Любовь винодела

Рэдли Тесса

— Твой приемный отец, наверно, был замечательным человеком, — произнесла она. — Он вырастил неродного ребенка как своего собственного.

— Да, — На лице Рафаэло появилась мягкая улыбка. — Моя мать очень любила его. Я уверен в этом. Филипп был просто ошибкой юности, чрезмерной пылкой страстности.

Кейтлин кивнула, заметив, что он больше не винит во всем Филиппа. Но ей не хотелось начинать дискуссию на тему юношеской страстности. Особенно с Рафаэло.

— А чем сейчас занимается

твоя мать?

— Она участвует в нашем деле. Херес в Испании — это большой бизнес. Думаю, ты бы ей понравилась. Она бы удивилась, что ты винодел.

Кейтлин улыбнулась, понимая, что он удостоил ее самым высоким комплиментом, каким только мог.

— Тебе бы стоило приехать к нам как-нибудь, — добавил он.

Она кивнула.

— Может быть… Меня всегда интересовал треугольник хереса… и местные представления о производстве настоящего оригинального шерри.

Затаив дыхание, она ждала реакции Рафаэло на слово «шерри». Несколько секунд лишь острые синкопы джаза наполняли молчание между ними. Наконец он вздохнул и переменил тему:

— А твои родители тоже виноделы?

— О нет. — Ее впервые обрадовала мысль, что Рафаэло, маркиз де Лас Каррерас не был, что называется, чистокровным маркизом. Она подняла голову и сказала: — Моя мать была дояркой, отец — пастухом. У них было пятеро детей. Я их третий ребенок.

Несколько секунд он задумчиво смотрел на нее.

— Как у единственного ребенка богатых родителей, — сказал он, — у меня было все, чего я хотел. Думаю, ты росла совсем в других условиях.

Она вспомнила, как бессонными ночами еще в детстве давала себе клятвы, что никогда не попадется в тиски бедности, в которых оказались ее родители.

— Мне повезло, — сказала она, — я любила школу. И поняла, что хорошие оценки — это мой путь наверх. Никакого лото. Никаких ставок на собачьих бегах, где мой отец каждую пятницу просаживал почти весь свой недельный заработок.

— Мудрое решение для ребенка.

— Моему старшему брату тоже удалось выйти из этого круга. Он высоко поднялся. Теперь мы вдвоем выплачиваем нашим родителям небольшое содержание. Они обеспечены.

— А остальные братья и сестры?

— Джеймс — рабочий. Шеннон и Рианон работают на ферме на юге. Рианон очень хорошенькая — она самая младшая — и такая высокая, что могла бы стать моделью.

Кейтлин подняла бокал, благородное вино мягко скользнуло по ее горлу — вино, которое ни Шеннон, ни Рианон никогда, наверное, и не пробовали.

— Честный труд. Ты должна гордиться ими.

— Конечно.

Зачем она ему все это говорит? Она никогда не рассказывала о своем детстве. Слишком унылые воспоминания. К тому же некоторые начинали косо смотреть после того, как узнавали, что ее родители были всего лишь низкооплачиваемыми работниками на ферме.

Но в глазах Рафаэло не было презрения.

— Должно быть, этот путь наверх тебе немалого стоил?

— Труд и полная сосредоточенность. Я провела школьные годы, уткнувшись в учебники.

И потом, в университете, она тоже корпела над книжками, когда ее сокурсники отправлялись на свидания и вечеринки. Ей были нужны самые высокие оценки, чтобы получать стипендию, которая дала бы Кейтлин возможность учиться дальше.

— Могу представить, какие были жертвы.

Кейтлин кивнула.

Она подумала о бессонных ночах за книжками. О свиданиях, которых у нее не было. Тогда это казалось неважным, у нее были свои приоритеты.

Но сейчас все было наоборот. В отношениях с Рафаэло некоторый женский опыт совсем бы не помешал. Она отвела глаза и посмотрела на сцену. Под оживленный ритм там увлеченно танцевали несколько пар.

Рафаэло проследил за ее взглядом.

— Ты хотела бы потанцевать?

По лестнице они спустилась туда, где на маленьком пятачке тесно сгрудились пары.

— Должен признаться, я преклоняюсь перед тобой.

В его глазах не было и тени насмешки. Только искреннее восхищение… и что-то еще, что заставило адреналин хлынуть в ее кровь. На щеках у нее выступил румянец.

— Я, кажется, смутил тебя.

— Я очень легко краснею. Это характерно для кельтов. Единственное, что досталось мне от отца.

— А как насчет роста?

— Мои родители оба высокие. А мать еще и такая же худая.

Его руки оказались на ее талии.

— Не худая, а стройная.

Одна рука опустилась еще ниже… За разговором она не думала о том, что на ней надето. Теперь же при мысли о шелковых стрингах и подаренном Меган комбидрессе у нее перехватило дыхание.

Проклятье. Надо держать себя в руках. Откуда ему знать, что там на ней надето под платьем. Но рано или поздно эта неспособность сдерживаться выдаст ее. Черт, он может подумать, что она увлеклась им… что пытается подтолкнуть его.

От этих мыслей Кейтлин стало неуютно.

Его руки тут же поднялись и остановились на ее талии — там, где им, собственно, и надлежало быть.

— Расслабься.

Эти тихие слова, сказанные на ухо, оказали прямо противоположное действие. Каждый мускул ее одеревеневшего вдруг тела напрягся. Она попыталась отстраниться от него, но вокруг них было так много танцующих, что просто некуда было деваться.

Его мягкие объятия, чувственный ритм музыки, волнующий тембр саксофона, приглушенные краски, полутьма клуба — все, казалось, было против нее.