Любовь Жигана
Шрифт:
Совершенно другая мысль завладела ею, она постоянно к ней возвращалась. Наташа пыталась отбросить ее от себя, забыть о ней, но мысль вновь и вновь вставала перед ней во всей своей обнаженности.
«Откуда у него эта пленка?! – в который раз думала она против своей воли. – Любой журналист, которому удалось бы раскопать такой материал, мог считать себя гением, не меньше. Да и сколько времени на это потребовалось бы журналисту? Мимоходом такие вещи не делаются. А Кирилл разыскал эту пленку всего за пару часов, ночью… Значит, он давно знал о ней. Скорее всего он просто взял ее в каком-то тайнике, который наверняка хранит еще немало тайн. Каких? Самых разных. И
Один из возможных ответов тут же промелькнул у нее в голове, и Наташа даже зажмурилась, чтобы как-то спрятаться от него.
«Я не хочу в это верить, – убеждала она себя, без особого, впрочем, успеха. – Я не могу в это верить… Но что, если весь этот ужас снимал он сам, а все его рассказы о каких-то исполнителях, посланных кем-то на задание, – лишь авторский рассказ от третьего лица? Ведь я же ничего о нем не знаю… Нет! Это просто невозможно! Кирилл? Этого не может быть!»
Наташа облегченно вздыхала, решая, что на этот раз ей удалось отогнать от себя разъедающие душу сомнения, но упрямая мысль вновь пробивалась в сознание с прежней настойчивостью:
«Откуда у него эта пленка?»
…Этот вопрос не давал Наташе покоя и постоянно вертелся у нее в голове. Обдумывала она его и во время своего последнего профилактического посещения салона Сержа Ефремова.
К своему удивлению, она встретила в кабинете Сержа Милу, с которой вдоволь наболталась, – узнала, как у нее дела в театре, рассказала о своих последних новостях – и на работе, и в жизни.
Известие о том, что она теперь живет с Кириллом, одновременно и удивило, и обрадовало Милу. Она подробно расспрашивала подругу обо всех нюансах их отношений, а потом сделала заговорщицкое лицо и попросила Наташу подождать пару минут.
Порывшись в ящиках стола Сержа, который в это время вышел, чтобы встретить лидера немногочисленной, но считавшей себя весьма популярной политической партии, обратившегося к нему с просьбой скорректировать форму своих чрезмерно оттопыренных ушей, Мила нашла там листок бумаги и с интригующей улыбкой показала ее Наташе.
На неровно оборванном листе Наташа увидела нарисованное карандашом мрачное лицо мужчины, изрезанное морщинами, с усталыми, измученными глазами. Оно показалось ей знакомым, хотя она точно могла бы сказать, что никогда прежде этого человека не видела.
– Кто это? – спросила Наташа.
– Не узнаешь? – улыбнулась Мила. – Твой Кирилл. Он до операции таким был.
– До операции? – переспросила Наташа. – Кириллу делали операцию? Серж? Откуда ты это знаешь?
Мила покраснела, но все же призналась, поскольку врать не умела, да и не хотела портить отношения с Наташей, которая сразу бы заметила ее вранье.
– Я иногда… роюсь в его бумагах, – сказала она, смутившись.
– Зачем? – удивилась Наташа.
– Понимаешь, я думала… Раз он ко мне охладел, у него, наверное, есть любовница. Но я ни разу ничего не нашла. Зато нашла вот это. Этот листок лежал вместе с карточкой твоего Кирилла. Вот, видишь, тут написано: Кирилл Потапов – косметическая коррекция внешности. Но если речь только о легком изменении формы ушей, то при чем тут этот рисунок? Я сразу догадалась, что Серж делал ему операцию, потому что на мои вопросы он реагировал очень резко. Он пытался от меня это скрыть. Ты же знаешь, что мужчины просто обожают тайны от нас, от женщин. У них с Кириллом, кажется, есть какая-то тайна. Мне их секреты безразличны, раз тут не замешана женщина. Тебе Кирилл ничего не рассказывал?
Наташа покачала головой.
Теперь ей стало понятно, почему лицо показалось ей знакомым. Что-то неуловимое осталось в Кирилле от его прежней внешности.
– Так вот в чем дело… – пробормотала она. – Милка! Мне нужен этот рисунок! Я возьму его у тебя ненадолго? Хоть на полчасика? Сделаю копию и верну, ладно? Мне очень нужно!
– Если Серж узнает, мы опять поссоримся, – обреченно произнесла Мила.
Она прекрасно поняла, что отговаривать Наташу бесполезно, остается только согласиться и молить бога, чтобы Серж не заметил временного отсутствия рисунка Кирилла в его «истории болезни». Впрочем, Серж терпеть не мог этого словосочетания. Документы на каждого клиента назывались в его салоне не «историей болезни», а «личным делом». Его пациенты не болели, считал Серж, они просто приходили к нему исправлять ошибки природы.
Через час рисунок был на месте, в личном деле Кирилла Потапова, и Наташа клятвенно пообещала Миле, что ни при каких обстоятельствах не выдаст свою подругу и никому не сообщит, как ей удалось раздобыть этот рисунок. В конце концов, она журналистка! Как журналист добывает свои материалы, это никого не касается.
Она даже не знала толком, для чего нужен ей этот рисунок. Знала только, что он ей нужен… Может быть, для того, чтобы разобраться до конца, кто этот человек, который теперь постоянно находится рядом с ней?
Наташа сделала одно очень простое, но весьма важное для себя открытие. Разглядывая копию рисунка того лица, которым прежде обладал ее Кирилл, она не могла найти в нем ни одного дефекта, который мог бы вызвать жгучее желание от него избавиться.
Наташа просто не представляла себе, какие еще причины могут заставить человека изменить свою внешность, если у него на лице нет безобразной отметины. Зачем же тогда он сделал эту операцию? Наташа не могла этого понять.
Она чуть было напрямую не спросила об этом Кирилла, но вовремя остановила себя. Раз он не сказал ей об этом до сих пор, значит, не скажет и теперь, после того как она проявит к этому повышенный интерес. Тем более не скажет. Замкнется в себе и станет вновь таким же сумрачным и необщительным, каким был тогда, в Сокольниках, когда вспомнил о своем погибшем брате…
Он говорил, что брата убили бандиты… Но раз убили младшего брата, старший не мог не знать ничего о его делах. Что, если он связан каким-то образом с криминальной средой? Что, если он прячется от тех же людей, которые так жестоко расправились с его младшим братом? Что, если и с ним хотят так же расправиться?
Она представила Кирилла, объятого пламенем, корчащегося в раскаленной топке, и судорожно прикрыла глаза руками.
Страшное видение исчезло. Но отделаться от мысли об угрожающей Кириллу опасности Наташа не могла и возвращалась к ней вновь и вновь. Эта версия показалась ей вполне правдоподобной. Но раз он решился на такой шаг, как изменение своей внешности, – значит, его жизни угрожает серьезная опасность! Она должна ему помочь!
Наташа тут же вспомнила не то страх, не то раздражение, промелькнувшее в глазах Кирилла, когда она сказала, что ей совсем не страшно появляться перед миллионами телезрителей на экране. Кажется, она сказала даже, что и ему не стоит этого бояться…
«Вот дура! – подумала она о себе. – А я еще предлагала ему попробовать свои силы в тележурналистике! Идиотка! Он и так измучен опасениями, что его кто-нибудь узнает из тех людей, кто знал его до операции. Мне же показалось, что есть что-то общее в его теперешнем лице и в том, каким оно было прежде. Но чем же я могу ему помочь? Я должна ему помочь!»