Шрифт:
Валерий Тодоровский
Любовь
Валерий Тодоровский:
В шестидесятые годы на Одесской студии была традиция — по праздникам показывать иностранные фильмы. Восьмого мая 1962 года, ко дню Победы, шел «Психо» Хичкока. Моя мама посмотрела
В Одессе я провел дикое дворовое детство. Десятилетним мальчиком был перевезен в Москву, за что и сейчас благодарен своим родителям — живи я в Одессе дальше, мечта стать моряком могла бы осуществиться. С тех пор я хотел быть кинорежиссером. Режиссер для меня был в первую очередь начальник над всеми. Кроме того, эта профессия в моем представлении всегда была окутана романтизмом. Я дважды проваливался на вступительных экзаменах и в конце концов с тяжелым сердцем поступил на сценарный факультет ВГИКа.
Я пришел туда отсиживаться, пока не пробил мой час встать у камеры. Отсиживаться мне понравилось. Лучшие часы своей жизни я провел за письменным столом, сочиняя истории, которых никогда не было или которые совсем недавно случились со мной…
Любовь
В Москве — поздняя осень, дождь, сумерки.
С а ш а. Все по порядку. Она пришли, попили чай… Потом?
В а д и м. У меня принцип: да — да, нет — нет. Не устраивает — до свидания.
С а ш а. Нет, ты не подробно рассказываешь. Попили чай. Дальше?
В а д и м. Обнял…
С а ш а. Вы сидели рядом?
В а д и м. Не помню… Она на стуле, а я в кресле. Нет, это я на стуле.
С а ш а. Ведь неудобно? Ты встал, навис над ней и…
В а д и м. Навис. А голову положил сюда.
С а ш а. Куда?
В а д и м. На грудь.
Молчание.
С а ш а. И как там у нее?
В а д и м. Что?
С а ш а. Грудь. Большая?
В а д и м. Я больше люблю маленькую. А тебе обязательно, чтобы вот так?
Посмеялись.
С а ш а. Ну, а потом?
В а д и м. Раздел ее, положил… И все.
С а ш а. Говорил ей что–нибудь?
В а д и м. Что–то нес… Главное — ничего не обещать.
С а ш а. И они не обижаются?
В а д и м. Как поставишь. Черт, что за район!..
Дорожка среди луж и размокшей глины, ведущая к группе девятиэтажек у края лесопарка.
С а ш а. И как она тебе, понравилась? Страстная?
В а д и м. Кусалась.
С а ш а. Кричала?
Звук, изображающий, как она кричала. Смеются.
Едут в кабине лифта.
В а д и м. Наступи, поссоримся.
Ботинок Саши, вымазанный в глине, символически наступает на ухоженный ботинок Вадима.
С а ш а. И ведь каждый раз понимаю, раз она пришла, значит понимает, зачем пришла, так? Но в последний момент… Как–то неудобно становится, вот сейчас взять и полезть.
В а д и м. Однажды в жизни надо понять: не одни мы хотим. Они хотят еще больше. А мы вечно — как просители. Это унизительно в конце концов.
У двери остановились двое семнадцатилетних юношей.
— Сегодня что–нибудь обломится, я это чувствую, — сказал Вадим, нажимая на звонок. Высокий и представительный, он был одет в широкополую шляпу и длинный, до полу, плащ. В руках держал черный зонт.
Саша счищал о ступеньку глину с ботинок. Выглядел он попроще своего друга и невольно старался держаться за его уверенной спиной.
Дверь открыла длинная, худая девка в бесформенном, залитом вином балахоне. Волосы ее, завитые мелким бесом, трепетали в воздухе. По обеим сторонам вытянутого носа блуждали мутные веселые глаза.
— Вадик!.. — она повисла у Вадима на шее и, целуя куда–то в темноту, под шляпу, залепетала: — Что ж ты так поздно, нам уже надоело…
Ожидая, когда его заметят, Саша разглядывал босые ступни девушки, которая, изогнувшись, стояла на цыпочках.
— А это — Саша! — представил Вадим. — Он еще нам покажет себя!
— Покажу! — с фальшивой бодростью заявил Саша.
Девушка обняла и его, поцеловав в губы.
— Кузя, хозяйка дома? — спросил Вадим, бросая плащ на вешалку.
Саша снял ботинки.
— Ой, не надо! — сказала Кузя. — У нас и так тут…
— Грязно на улице. Пошли на кухню.
Трое хорошо одетых молодых людей, сидя за столом, играли в карты.
— Извини, я забыла, как тебя зовут, — сказала Кузя.
— Саша.
Молодые люди, не прерывая игры, пожали Сашину руку.
Одного из них, самого красивого, Кузя обняла за шею и что–то зашептала на ухо.
— Хорошо, только потом… — поморщился он и бросил карту.
— Давай, давай! — Вадим подмигнул Саше и указал ему на комнату.
Саша вышел из кухни. По пути ему попались два здоровых парня, которые с хохотом носились друг за другом по коридору.
В комнате толпился народ. Потоптавшись на месте, Саша налил себе большую рюмку водки и закусил шпротиной.
В углу кучерявый, болезненного вида парень пел песни под гитару. Толстая девица расположилась у ног гитариста и пела вместе с ним.
— Давай выпьем, — предложил Саше гитарист.
Обосновались у стола.
— Как тебе все это? — глотая водку, сказал парень. — Сколько говна сразу.