Любовная косточка
Шрифт:
Ее бледное лицо вдруг окрасилось румянцем, а глаза заблестели, как звезды. Второй кусочек был тут же съеден, а за ним последовало другое пирожное.
— Попробуйте, — услышали все ее голос, обращенный к королю, — это, действительно, божественно вкусно!
Но его величество только выше вздернул подбородок и ответил:
— Достаточно того, что вы попробовали, моя дорогая. Я не стану есть пищу, приготовленную непрофессиональным поваром… Женщиной…
— Пустите-ка меня! — сказала вдруг Клер, и Ренье не успел ее удержать.
Широким шагом
— Вы не верите в мой профессионализм, ваше величество? — сказала она смело, не обращая на знаки, которые делал ей месье Ансельм, умоляя молчать. — А по-моему, вы просто боитесь.
— Боюсь? Чего же мадемуазель… мадам? — насмешливо спросил король.
— Вы боитесь, — произнесла Клер очень четко и громко, — что попробовав, не сможете не признать, что были не правы. Потому что и женские руки могут создавать шедевры!
— Шедевры! — хмыкнул его величество, но помимо воли скользнул взглядом по торту «Хрусти-во-рту». Он сиял так соблазнительно, и источал тонкий аромат свежести и сладости — лесных ягод и меда.
— Да, шедевры! — не собиралась сдаваться Клер. — Попробуйте! Даю слово — это разрушит ваш узкий, закоснелый мирок.
Придворные ахнули, Форсетти возмущенно требовал вывести смутьянку, но трое судей хранили молчание.
— Нахалка! — король вдруг так же, как его супруга, взял эклер двумя пальцами и сунул его в рот с такой отчаянной яростью, словно пробовал смертельно опасный яд.
Над площадью повисла напряженная тишина, во время которой его величество сосредоточенно жевал.
Прошло две минуты, три, но король хранил молчание.
— Вам понравилось? — спросила королева, осторожно кладя руку на плечо мужа.
Король посмотрел на нее, посмотрел на Клер и вдруг хлопнул ладонью по столу — да так, что все вздрогнули:
— Она великолепна, черт побери!
Ее величество спряталась за веер, а ее муж, смущенный вырвавшейся грубостью, поспешил извиниться. Клер стояла очень прямо, но краска так и заливала ей лицо. Колени дрожали, и после душевного напряжения она ощутила опустошение и слабость.
— А ты и правда великолепна, черт побери, — сказал ей на ухо Ренье, оказываясь рядом и уводя к столу.
После недолгого совещания, месье Ансельм вышел вперед, помахав рукой и требуя тишины.
— Победа в третьем туре присуждается, — произнес он, намеренно растягивая слова, — присуждается… Клер Равель!
— Боже, я думал, что оглохну! — заливался соловьем Жюль, подавая бокалы с вином сестре, ее мужу и Дельфине. — Они так принялись орать, когда объявили о победе Клерити!
— Громче всех орал Форсетти, — сказал Ренье, поднимая бокал.
— Но по другой причине, — расхохотался Жюль. — Он единственный был страшно недоволен.
— Не единственный, — заметил Ренье. — Бонбон с Живандо тоже заметно скисли.
— Как вам не надоело сплетничать? — покачала головой Клер. — Сколько можно уже об этом говорить?
— Но вы победили, мадам! — глаза Дельфины горели самым настоящим огнем восторга. — Вы победили!
— Всего-то приготовила пирожные, — ответила Клер. — Что тут такого?
— Пирожные? Э-э, нет, — не согласился с ней брат. — Боюсь, ты подала дурной пример всем жителям Вьенна…
— Дурной?!
— Теперь они все захотят стать шеф-поварами! — воскликнул Жюль с комичным ужасом.
— И пожарными! — добавил Ренье.
— И адвокатами!
— А потом они попросятся в армию!
— Идиоты — устало вздохнула Клер.
— Согласна, — поддержала ее Дельфина. — Надо привести в порядок кухню и замариновать цыплят. Уверена, завтра утром в наш бушон повалит толпа народу.
— Да, хватит прохлаждаться, — Клер несколько раз хлопнула в ладоши, подгоняя мужчин. — Жюль, ты выметаешь сажу, Ренье, ты занимаешься окнами, сейчас придет стекольщик. К завтрашнему дню мы должны быть во всеоружии.
— Да, шеф! — гаркнули хором Жюль и Ренье.
Дельфина рассмеялась.
Но прежде, чем разойтись по рабочим местам, Жюль придержал Клер за локоть:
— Послушай, — он очень тщательно подбирал слова, — правильно ли ты сделала, что отказалась от места при королевском дворе? Все-таки столица, такие перспективы… Ты была бы первой женщиной-поваром на королевской кухне… Ты не пожалеешь потом?
— Жюль! — Клер обняла его и расцеловала. — Мой дорогой Жюль! Не волнуйся за меня, я все решила правильно. Мы с Ренье уже все обдумали — у нас есть дедушкин бушон, и мы приложим все силы, чтобы вернуть его славу и репутацию. К тому же, король и королева любезно попросили меня быть поставщиком десертов к их столу. Я буду отправлять им пирожные два раза в неделю. Личный кондитер его величества — это звучит, верно?
— Звучит, но…
— А ты, Жюль… — Клер пригладила брату волосы и поправила сбившийся воротничок рубашки. — Знаешь, несправедливо было бы удерживать тебя здесь. Ренье говорит, что мужчину нельзя принуждать к нелюбимому делу. Это для вас страшнее всего на свете. Поэтому предлагаю тебе навестить месье Пражена — он как раз обосновался в столице. Вчера прислал мне поздравительную телеграмму. Он в отеле «Савери». Думаю, будет рад услышать обо всем лично от тебя.
— Клер? — брат не мог поверить, что слышит нечто подобное. — Ты… не против?..
Она отрицательно покачала головой и ущипнула его за щеку, как делала когда-то в детстве:
— Не против. Только береги себя. И не играй на деньги! — крикнула она уже ему вслед, потому что Жюль умчался с быстротой ветра.
Под вечер, когда Бушон был отмыт до блеска, а в окна вставили новые стекла и обновили краску на рамах и ставнях, Ренье заметил на крыльце «Пищи богов» даму в летнем белом платье. Агнес Форсетти стояла на ступенях и смотрела в сторону бушона. Вытерев ладони о старые штаны, которые ссудил ему Жюль на время уборки, Ренье пересек улицу и открыл калитку ресторации.