Любовница бродяги
Шрифт:
Салон-вагон больше не кренился на сторону; только одна полка торчала из стены под углом. На совершенно ровном обеденном столе стояли масляные лампы; большая часть находившихся в комнате предметов размещалась там, где они и должны были быть. То, что Джаррет оставил одну полку наклоненной, доказывало, что у него сохранилось чувство юмора, пусть даже за счет Ренни.
Слабое шевеление в углу кровати выдало его присутствие. Внимание Ренни переключилось на другой объект. Ею вновь овладело чувство смятения, на этот раз более глубокое,
— Вы улыбаетесь, — сказала она первое, что пришло в голову.
Джаррет понял, что так оно и есть, и от этого замечания его улыбка стала еще шире. Наклонившись вперед, он коснулся лба Ренни тыльной стороной руки. Кожа была сухой, ее температура не отличалась от его собственной.
— Как будто раньше я никогда этого не делал, — сказал он.
— Не делали. — После долгого молчания ее тихни и слегка дребезжащий голос было трудно узнать. — По крайней мере в последнее время.
Он провел кончиками пальцев по ее щеке.
— Разве?
Ренни кивнула. Пальцы Джаррета оторвались от ее лица, слегка прикоснулись к плечу и отстранились вовсе. Ренни ощутила странное чувство утраты. Поняв, что пристально смотрит на его руку, Ренни демонстративно перевела взгляд в другую сторону.
— Вы очень много сделали, — сказала она. — Вы выпрямили вагон.
— Вы заметили?
Прозвучавшая в его голосе легкая насмешка в свою очередь заставила Ренни улыбнуться.
— Как вам это удалось?
Просто удивительно, как много могут сделать три лошади и осел, если заставить их тянуть в одном направлении.
— Какой осел?
— Я.
Ренни внимательно посмотрела на него. Улыбка на лице Джаррета исчезла. Лицо было совершенно серьезным, взгляд темно-синих глаз — твердым.
— Вы хотите за что-то извиниться? — спросила она. Он покачал головой.
— Я хочу извиниться за все.
Ренни нахмурилась, и две тонкие линии пролегли между бровями.
— Пожалуй, я не понимаю.
— Жалость к себе — это рак для души, — сказал Джаррет. — Я чуть было не утратил свою душу. — Большим пальцем он разгладил складку между ее глаз и улыбнулся. — Наверно, чтобы вы приняли мои извинения, я должен составить полный список всех моих прегрешений?
— Нет, — сказала она. Внезапный зевок, о котором Ренни сразу же пожалела, сдвинул его руку в сторону.
— Вы просто должны мне сказать, умерла я или вижу сон.
Смех Джаррета был таким неожиданным и таким для нее непривычным, что глаза Ренни широко раскрылись от удивления. И тут же закрылись.
— Мне снится, что я умерла, — пробормотала Ренни. — Вот что происходит.
Джаррет собирался поговорить с ней еще, но разговор пришлось отложить. Ренни заснула так же внезапно, как и проснулась.
Глава 10
Когда Ренни снова проснулась, было сумрачно. На этот раз в вагоне никого не оказалось. Она села, набросив на плечи самое толстое одеяло. Пол вагона для ее босых ног казался холодным, но воздух был теплым. Ренни на цыпочках прошла к печке, подбросила в нее дров, погрела руки перед огнем и закрыла решетку. Выпрямившись, краем глаза она уловила какое-то движение.
Уцелевшие окна салон-вагона замерзли, поэтому в них можно было разглядеть лишь смутные очертания. Ренни приложила ладонь к оконному стеклу. Когда лед растаял, она стала всматриваться в окно сквозь образовавшийся четкий, еще влажный просвет, повторявший контуры ее руки.
Пальцы Джаррета закоченели от холода. Он выкрутил мокрую ночную рубашку Ренни, выжимая из нее воду, и развесил на камне. Наклонившись над бурно бегущим потоком, он успел выловить из воды одну из собственных рубашек, прежде чем она успела уплыть по течению. Джаррет быстро постирал ее, выжал, собрал стопку обледеневшего белья и двинулся обратно к вагону.
Поверх стопки он увидел Ренни, стоящую на подножке, « неодобрительно покачал головой.
— Сейчас же вернитесь внутрь! — сказал он ей. Она подчинилась, все же оставив дверь открытой.
Джаррет вошел в вагон, топая ногами, отряхнул снег с ботинок и бросил на стол выстиранное белье. Ренни закрыла дверь и начала развешивать вещи на веревке, которую успела повесить поперек вагона.
— Вы должны быть в постели, — сказал Джаррет. — И наденьте какие-нибудь носки, — добавил он, бросив взгляд на ее босые ноги, Ренни прервала работу, чтобы приветствовать его изящным поклоном.
— Очень даже весело, — сухо сказал Джаррет, но на самом деле против ее широкой улыбки он ничего не имел. После предыдущей оказался слишком большой перерыв, так что он был счастлив так скоро увидеть новую — пусть даже немного насмешливую — улыбку.
Пока Джаррет грел руки над печкой, Ренни быстро обыскала ящики под кроватью, нашла пару носков, надела их и снова взялась за работу. Лед на белье начал таять, и капли забарабанили по полу, выстукивая приятную мелодию.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Джаррет.
— Не совсем хорошо, — сказала она. — Немного устала. Но больше ничего. У меня сильная конституция — я быстро выздоравливаю.
Тень улыбки появилась на лице Джаррета.
— Будем считать, что быстро, — сказал он, отворачиваясь к печке.
Ренни подперла веревку с бельем высокой спинкой одного из стульев.
— Так же быстро, как и вы, — сказала она, поправляя свою затвердевшую ночную рубашку.
— Ренни, — мягко сказал Джаррет, — я был без сознания меньше, чем двадцать четыре часа.
Она кивнула, перекидывая через веревку следующую вещь.
— Я знаю.
Джаррет перехватил ее взгляд.
— Это было примерно неделю назад.
Руки Ренни, разглаживавшие рубашку, застыли.
— Этого не может быть. — Но по его лицу она поняла, что может. — Неделю, — почти беззвучно повторила она. — Как же это?