Любовница Фрейда
Шрифт:
Однажды в субботу Минна проснулась, чтобы встретить замечательный, почти весенний день, который после ледяных дождей показался ей неотразимым. Вся округа ожила. Растворились окна, в них залетали звуки проезжающих карет, приглушенные сплетни служанок, стоящих на тротуаре, и свистки поездов вдалеке. А в доме слышались бесконечные переклички горничных — они шуровали в печках, чистили решетки, драили туалеты, раздвигали шторы и прочищали каминные трубы. Каждому углу и щели в доме уделялось внимание перед завтраком.
Минна, как обычно, решила поглядеть на самую младшую. Анна спала в колыбели, в молочно-белой рубашонке, отороченной кружевами и лентами. Но перед рассветом ее редкие крики стали гневными, плач то усиливался, то затухал. Когда Минна поднялась, чтобы заняться ребенком, она услышала шаги няньки в коридоре, потом открылась и закрылась дверь. Удивительно, что голос младенца может тревожить и успокаивать одновременно.
Стены в детской были чисто выбелены, как и положено (стерильность — лучшая защита от инфекций), обстановки кот наплакал, потертый китайский коврик посреди комнаты казался избитым до полусмерти. В книге «Домоводство» рекомендовалось выбивать детский коврик по крайней мере раз в неделю.
Затем Минна заглянула к Мартину — единственному ребенку Фрейдов, у которого была отдельная комната. Мальчик, сражавшийся с ангиной, сидел за столом, задушенный двумя свитерами и шерстяным шарфом. Как только Минна вошла, он ссыпал пригоршню игрушечных солдатиков в ящик. По полу была разбросана вывернутая наизнанку грязная одежда, книги с переломанными хребтинами валялись кучей в углу, обертки от печенья и грязная посуда захламляли прикроватную тумбочку. «Какой свинарник!» — подумала Минна.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Я пытаюсь заниматься, — ответил племянник, демонстративно выжидая, когда тетка выйдет.
— Да уж, я вижу, — улыбнулась Минна, открыла ящик и извлекла оттуда игрушечных солдат. — Французская пехота? Это хорошо. Знать историю необходимо.
— Согласен, — кивнул Мартин. Глаза у него были чуть воспаленные, но огромные и дружелюбные.
— Но так же необходима и арифметика, а ты, говорят, в ней плаваешь.
— Кто говорит?
— Какая разница?
— Кто? Скажи мне, — настаивал ребенок, — ничего я не плаваю.
— Ну, хорошо, хорошо. Тогда продолжай в том же духе, — сказала Минна, подняла с пола тетрадь по математике и протянула ему.
Он неохотно взял тетрадь, натужно закашлялся и вернулся в кровать.
— Я принесу тебе свеженького супчика и то печенье, которое ты любишь.
Когда Мартин забирался в кровать, Минна увидела разбитые пальцы, ободранные колени и уже выцветшие синяки на шее. «Вечно все не слава богу с этим ребенком! Что ни неделя, то драка». Она решила не замечать небольшую вмятину на оштукатуренной стене, по форме подозрительно напоминающую отпечаток кулака.
Самая старшая, Матильда, десятилетняя уменьшенная копия матери, развалилась в гостиной на лучшем диване Марты, положив ноги в грязных ботинках на бархатную подушку. Когда Минна вошла в комнату, ее допрашивала гувернантка фрау Шиллинг, пожилая дама с хронической аллергией и постоянной одышкой, которая с шокирующей регулярностью принимала в качестве лекарств слабительное и настойку мака. Дама прибыла рано утром, это было карой для Матильды за отказ заниматься на прошлой неделе. Все дети Фрейдов учились дома, но в основном из-за страхов Марты перед инфекциями.
— Назови годы царствования Леопольда Первого, — нудела гувернантка, промокая платком слезящиеся глаза.
— Я не знаю, — отвечала Матильда, умирая от скуки и крутя бахрому подушки.
— С одна тысяча шестьсот пятьдесят седьмого по одна тысяча семьсот пятый, — произнесла фрау Шиллинг, нетерпеливо вороша страницы. — А в каком году он спас Вену от турецкой угрозы?
— Я бы не сказала, что он действительно спас Вену, — усмехнулась Минна, подвигая стул и попутно сбросив ботинки Матильды с подушек. — Я знаю, что говорят о Леопольде, как о великом воине, но в действительности его не было в городе, когда началась эта чертова война, и вернулся он, когда опасность миновала.
Матильда смерила тетку взглядом и положила ноги обратно на подушки.
— И где же он находился? — спросила она.
— В Линце.
— И что там делал?
— Не знаю. Может, гостил у своего кузена — графа или у одной из многочисленных любовниц. Пожалуйста, убери ботинки с подушек.
Матильда сняла ботинки, бросила их на пол и закинула ноги в чулках на подушки.
— Когда проходила Пятнадцатилетняя война? — Фрау Шиллинг нахмурилась, концентрируясь на исторических конфликтах и игнорируя конфликт у себя под носом.
— О, это же Долгая война, когда турки взяли Венгрию… — начала Минна.
— Извините, фройляйн Бернайс. Это не урок, сегодня у нас одни даты.
— Да, сегодня у нас одни даты, — сказала Матильда, передразнивая насморочный прононс гувернантки.
Минна невозмутимо встала, подняла ноги Матильды, точно это были две чугунные гири, и уронила их на пол. Племянница вспыхнула от ярости, рванув колючий высокий воротник, который вцепился ей в шею, будто клешня. Затем Минна пустилась в подробное изложение событий вторжения турков в XV столетии, в описание ужасной варварской войны, решающему эпизоду истории средневековой Австрии, который в итоге привел к длительному царствованию Габсбургов и созданию Австрийской империи в тысяча восемьсот четвертом году.
Матильда сидела насупившись, но молчала, уголки рта опустились, сложившись в гримасу угрюмого отторжения. Сразу после того как Минна описала битву при Кёнигграце, приведшую к освобождению герцогств Шлезвиг и Гольштейн, племянница вскочила, сбросила атласную подушку на пол и вышла, хлопнув дверью.
— Я думаю, это все на сегодня, фрау Шиллинг, — произнесла Минна.
— Ребенок упрямый, никого не уважает и никогда ничему не научится.
— Наверное, это просто переходный период, — ответила Минна, вдруг ощутив себя матерью-защитницей, несмотря на вызывающее поведение дитяти. — В этом возрасте все такие.