Любовница. Леди и дезертир

Сойер Шерил

Затем лошадь вдруг вздрогнула, дернула свою голову в сторону с тихим ржанием, которое было похоже на сдавленный вопль. Поднявшись в испуге на дыбы, кобыла бросилась в листву слева от тропинки, топча копытами землю.

Софии удалось остаться в седле, вцепившись в ручку дамского седла так крепко, что она ушибла колено. Когда она хваталась за гриву лошади, повод выпал у нее из рук.

Человек что-то пробормотал, ступил вперед, несмотря на опасную панику животного, и заговорил с лошадью очень ласково и тихо. София выпрямилась, но чувствовала, что мускулистое тело под ней напряглось и собралось, готовое снова подняться на дыбы.

Мужчина

положил свою руку на шею лошади, и она перестала перебирать ногами, встала как вкопанная, нервно дергая боками, но, покоренная мягким голосом мужчины, успокоилась окончательно. София чувствовала, как шея лошади все еще дрожала под его пальцами.

Тем временем человек провел ладонью вниз по носу лошади, говоря ей по-французски ласковые слова, которых она не понимала. Когда его рука оказалась на уздечке, он снова встретился с Софией взглядом.

Если бы он заговорил с ней сразу, она бы тотчас овладела собой и смогла бы проигнорировать его взгляд. Но он выглядел настолько пораженным, как будто это она застигла его врасплох, а не наоборот. Его глаза теперь были широко раскрыты, они посветлели, приобретя цвет легких облаков. Он бросил на нее взгляд, который удивительным образом сочетал в себе и вежливость, и дерзость одновременно: оценивающий, откровенный и требовательный — София никак не могла определить. Но вдруг она почувствовала себя так, будто это на нее, а не на шею лошади, он нежно, но властно положил свою руку.

Это было настолько острое чувство, что оно шокировало ее, и ее голос задрожал, когда она произнесла:

— Как вы смеете!

— Извините меня, — однако его открытый взгляд не изменился.

— Скажите на милость, что вы здесь делаете?

Его загорелые скулы окрасились легким румянцем. Был ли он смущен? Вряд ли. Чтобы скрыть свое собственное смущение, София быстро наклонилась вперед и подобрала свисающие поводья, ее рука приблизилась так близко к его, что он сделал невольный жест. Лошадь покачала головой и беспокойно ударила о землю передними копытами.

— Извините меня, — сказал он еще раз. Его голос казался таким мягким и ласкающим, он говорил с легким французским акцентом. София поняла, что он был одним из стрелков, и, по установленным правилам, должен был стоять вверху у дороги, при исполнении служебных обязанностей. Но она не могла отпустить его; у нее не было сил сделать это.

— Вы не должны ехать дальше в этом направлении, — сказал он. — Почва зыбкая, дождь размыл часть тропинки, и по краю ехать небезопасно. Эта лошадь не обучена ходить по такой местности — может произойти несчастный случай.

— Несчастный случай? Вы сами чуть не стали причиной несчастного случая!

— Простите меня. — Он отпустил уздечку и подошел ближе, проводя рукой сбоку по шее лошади. — Ну, вот, моя милая, тебе уже лучше? — Затем он посмотрел на Софию, как будто она уже даровала ему прощение, о котором он попросил так уверенно. — Я слышал, что вы едете, но я не думал, что вы были так близко. Я поступил опрометчиво. Но вы великолепная наездница, и ничего страшного в конечном итоге не произошло.

В его глазах теперь играла улыбка, теплая, нежная. Его пальцы запутались в гриве у лошади, в нескольких дюймах от ее пальцев, и он стоял слишком близко от высокомерной леди — с точки зрения этикета. Он смотрел на нее так, как будто уже знал ее, но страстно желал узнать еще лучше, как будто это были самые удачные минуты: встреча в лесу между новыми друзьями. Друзьями, которые в скором времени легко могли стать чем-то большим

друг для друга. Об этом говорил блеск в его глазах и полуулыбка, которая теперь коснулась и его полных губ. Он посмотрел на нее с безрассудной мужской откровенностью, которой София не могла противиться, несмотря на всю свою волю. Она просто так же прямо глядела на него. Без всякого протеста.

Никогда еще не была она так взволнована, так возбуждена обычным присутствием мужчины. Никогда прежде не пребывала в этом состоянии сладкой опасности, где один взгляд был как прикосновение, одно слово — как интимная ласка. Ей казалось, будто всю свою жизнь она не знала себя, и понадобился этот чужестранец, чтобы сломать барьеры вокруг ее собственного желания.

Он пугал ее. Но не его сияющая, соблазнительная улыбка или близость его сильного тела стали причиной этой паники в ней. Это была глубина ее собственной реакции.

Лейтенант Джоунс выехал на поляну, и София осознала, что звук копыт приближался уже в течение некоторого времени. Оглянувшись в сторону лейтенанта, она перехватила уздечку у шеи своей лошади и мягко направила ее в сторону от тропинки.

Мужчина продолжал смотреть на нее, не двигаясь. София остановила лошадь и посмотрела на обоих мужчин. Внутри у нее все дрожало. Она едва могла встретиться взглядом с лейтенантом, как будто он мог разоблачить ее постыдный секрет, если будет смотреть на нее слишком пристально.

Он спросил:

— Леди Гамильтон, вы в порядке?

— Да, спасибо.

— Мне показалось, я слышал крик.

Когда она не ответила, Джоунс резко сказал:

— Десерней, почему вы тут ошиваетесь? Возвращайтесь обратно к своим обязанностям.

Мужчина отдал честь, но не лейтенанту, а ей. Его лицо помрачнело, глаза стали темными, как металл орудия.

Он хотел остаться. Это было нелепо. И еще более нелепым было то, что она хотела, чтобы он остался. Все в ней взбунтовалось против его ухода, в то время как разум ее прилагал все усилия, чтобы постичь происходящее, понять, что с ней произошло во время этой необычной случайной встречи.

Ей вдруг захотелось сказать несколько слов на прощание, но было слишком поздно. Десерней повернулся, бросился в сторону и через несколько секунд исчез за деревьями.

Лейтенант Джоунс вежливо поинтересовался:

— Вы хотели бы, чтобы я проводил вас до площадки, миледи?

— Спасибо, не нужно. — Она тронула поводья, и лошадь пошла. Сердце Софии бешено билось, но ее голос повиновался ей.

— Я вернусь к дороге, это безопаснее. Выяснилось, что тропинка очень скользкая и лошадь может не пройти по ней.

Когда они поехали обратно вверх к гряде, он спросил:

— Надеюсь, рядовой Десерней не доставил вам неприятностей, миледи?

— Вовсе нет. Это он и предупредил меня по поводу размытой почвы.

На вершине они пустили своих лошадей рысью. София пыталась сконцентрироваться на том, что ее окружало, чтобы подавить сильное душевное волнение внутри себя.

Дорога, проложенная пехотой всего несколько лет назад, еще не была покрыта гравием, но была очищена от обнажившихся горных пород и пней, а дыры были заполнены разбитыми кусками песчаника. Поверхность дороги была утрамбована, несмотря на слой песчаной почвы. Повозки, лошади и пешеходы непрестанно ходили к маяку у Главной Южной дороги, с нетерпением ожидая новостей от приплывающих кораблей или отдыха в колонии, где разнообразие было весьма ограничено, и свежий морской бриз вдоль берега считался благословением.