Любовник из Северного Китая
Шрифт:
Он впервые расстается с ней. Ему девятнадцать лет.
Девочка и младший брат плачут, обнявшись, объединенные отчаянием, которое ни с кем не могут разделить. Чанх рядом с ними, гладит их лица, руки. Плачет над их слезами и над слезами матери. Плачет над своей любовью к девочке.
Мать. Она стоит лицом к пароходу. Мы видим ее со спины. Оборачивается. Подходит к ограде, опирается на нее рядом с остающимися вместе с ней детьми. Она плачет совсем неслышно, совсем тихо, у нее больше нет сил. Она уже мертва. Как и Чанх, она гладит
На пароходе взвыла сирена.
Мать теряет голову.
Она бросается бежать. К пароходу.
Чанх открывает калитку и бежит вдогонку за матерью. Обнимает ее. Она не сопротивляется. Она говорит:
— Я плачу не потому, что он уезжает… я плачу потому, что он погиб, мне даже кажется, что он уже умер… и я больше не хочу его видеть, потому что это бессмысленно.
Пока пароход отплывает, Чанх не дает матери смотреть. Старший брат стоит, опустив голову, потом уходит с палубы, он больше не станет смотреть на мать.
Его больше не видно.
Оставшиеся на пристани долго стоят, обнявшись.
Потом Чанх отпускает мать. Она больше ни разу не взглянула в сторону парохода. Она знает, что это бесполезно. Все равно уже ничего не различишь, ни силуэты, ни лица. Теперь плачет только один Чанх. Он плачет обо всех. И о себе самом, сироте, вновь превратившемся в покинутого ребенка.
Дверь его комнаты открыта. Она входит. Китаец курит опиум. Он не реагирует на появление девочки.
Она подходит к кровати, ложится рядом, но не прижимается к нему, даже почти не касается.
Время от времени она принимается плакать. Он не мешает ей. Она притихла и словно не замечает его.
Молчание.
— Все кончено, — говорит она.
— Да. Я слышал сирену. — подтверждает он. — Конечно, это грустно. Но не надо плакать. Ведь никто не умер.
Девочка не отвечает, такое впечатление, что она теперь безразлична ко всему.
А потом она рассказывает ему то, что узнала от Чанха этим утром. Оказывается, мать определила старшего сына в пансион к их прежнему попечителю, далеко, в Дордонь. И она не увидит его, когда приедет во Францию. Наверно поэтому она была в таком отчаянии, расставаясь с ним.
— Она так мучится угрызениями совести, не может себе простить, что долгие годы не обращала никакого внимания на Пауло и на меня. Считает, что совершила преступление.
Китаец переводит разговор на свою женитьбу, чтобы отвлечь девочку от мыслей о старшем брате:
— Моя будущая жена приезжает в Садек, — говорит он. — Это последний раз перед свадьбой. Я должен поехать в Садек встречаться с ней.
Девочка само внимание. Сейчас она здесь, возле него и готова слушать про ту, другую, неизвестную ей женщину, женщину из романа: история этой женщины куда увлекательнее, чем ее собственная, она еще трагичнее, это история женщины, ставшей ее, — девочки — жертвой.
Китаец видит, что девочка вернулась к нему, что она слушает. Он продолжает рассказывать, лаская ее:
— Ничего интересного я тебе все равно не расскажу. В Китае уже десять тысяч лет ничего не меняется.
Она все же просит его продолжать.
— Когда я впервые увидел свою будущую жену, ей было десять лет. Мне двадцать. А обручили нас, когда ей было семь. Я никогда с ней не разговаривал. Она так же богата, как и я. Это главное, потому наши семьи и решили нас женить. Она вся в золоте, — он улыбается, — нефрите, брильянтах. Как моя мать.
Девочка слушает его внимательно, чего он и добивался.
— А почему еще вас решили поженить? — спрашивает она.
— Потому что ее семья отличается высокими моральными устоями.
Девочка улыбается, слегка насмешливо. Китаец тоже улыбается:
— Временами я забываю, что ты еще совсем маленькая, совсем девочка… Но вот когда я тебе что-то рассказываю, я сразу об этом вспоминаю…
Она сидит рядом с ним на кровати. Прячет лицо у него на груди. Она несчастна.
Она не плачет. Больше не плачет. Китаец тихо шепчет:
— Любовь моя… малышка…
Девочка дотрагивается до его лба:
— Ты такой горячий, как будто у тебя повышена температура.
Китаец смотрит на нее вблизи, чтобы лучше разглядеть ее. Он смотрит на нее словно в последний раз, хочет насмотреться на нее, пока она еще рядом.
— Тебе надо что-то мне сказать… — говорит он.
— Да, я солгала тебе. Мне исполнилось пятнадцать десять дней тому назад.
— Это не имеет значения. — После некоторого колебания он добавляет. — Отец знал. И сказал мне.
— Какой же он противный, твой отец! — кричит она.
Китаец улыбается девочке и добавляет:
— Китайцы, они очень любят маленьких девочек. Не плачь. А про тебя я действительно знал.
— А я и не плачу, — говорит она. И плачет.
— Я тоже хотел тебе кое-что сказать… — говорит он, — Я послал опиум твоему старшему брату. Он без опиума жить не может. Пусть он покурит хотя бы на пароходе… А еще я послал ему немного денег. Лично для него.
Она в отчаянии отшатывается от него. Но не произносит ни слова.
— Я бы очень хотел спать с тобой. Но я совсем не хочу тебя. Я умер для тебя.
Молчание.
— Ну и хорошо, — говорит она.
— Да. Я больше совершенно не страдаю. Сделай это сама для меня, чтобы я мог смотреть и запомнить.
Она выполняет его просьбу. В момент наивысшего наслаждения она произносит его имя по-китайски. Она кончила. Они смотрят друг на друга, смотрят со слезами на глазах. И впервые в жизни она произносит подходящие к случаю слова — слова из книг, из кинофильмов, из жизни, слова, которые говорят все любовники: