Любовники старой девы
Шрифт:
После мы сидели друг против друга на полу и глядели друг на друга с изумлением, молча, усталые и счастливые. Юноша улыбнулся и чудесным жестом приложил указательный палец к приоткрытому рту, чуть запрокинув голову. Я поняла, что он просит пить. Я схватила свое брошенное платье. Он тоже поднял свою одежду.
— Ты хочешь пить? — спросила я. — Сейчас я принесу тебе пить. И поесть, — я уже стояла у двери.
Он внимательно слушал, пока я говорила. Он протянул руку и произнес медленно, чужой язык затруднял его:
— Да. Принеси.
На кухне я наполнила разной снедью корзину, с которой Мария ходила в лес за ягодами и грибами. Нашла и большую флягу с вином. После поднялась к себе в комнату. Мы стали есть и пить. Я называла разные предметы, бывшие в комнате, он повторял за мной новые для него слова. Мы смеялись. Затем он поднялся. Лицо его сделалось серьезным. Он приложил ладонь к груди. Я не удерживала его. Почему? Это было бы всё равно, что пытаться удержать солнечный свет или край голубого неба в окне. Я даже не могла
— Нечего мне тебе подарить.
Он обнял меня свободной рукой, на пальце которой уже блестело мое колечко, и нежно поцеловал в губы.
Кажется, Мария после всё искала корзину и припасы, и флягу с вином, и грешила на бедного Чобу.
Я не буду говорить подробно, но прошло какое-то время и я стала замечать в себе некие перемены. Я подумала, что я больна и испугалась. Мария тоже заметила моё состояние и однажды, когда мы были в кухне вдвоем, она обняла меня и объяснила, что у меня будет ребенок. Она принялась осторожно расспрашивать. Я рассказала ей о незнакомце, но о дверце, ведущей в подземный ход, не сказала ничего; я говорила, что встретила юношу в лесу. Мария поверила мне, но удивилась, что мы даже не назвали друг другу наших имен. Мне стало жаль ее. Она, бедная, не знает, что такое любовь, когда нет нужды в именах. Но она очень помогла мне. Она сказала отцу, что я стала жертвой насилия. Огорчению его не было предела. Он не хотел видеть меня. А мне было хорошо. Я почувствовала движения ребенка, такие чудесные, от которых у меня сердце билось нежно и тревожно, и мне казалось, будто я уплываю в море на лодке, волны меня несут… Я не испытывала никакого нетерпеливого ожидания. Мое единство с этим маленьким существом, защищенность моего ребенка моим телом наполняли меня спокойной радостью. Мне казалось, что после рождения ребенок станет совсем беззащитным, я не смогу защитить его. Моя девочка сразу, когда Мария впервые показала мне ее, была прелестна. Крохотные согнутые сладкие пальчики, милое личико, маленький нежный носик. Но мой отец приказал удалить ее. Мария увезла ее. Мне думалось, я умру от тоски. Мария перетянула мне грудь куском полотна, и молоко, предназначенное для моего ребенка самой природой, сгорало с болью. Я очень тосковала. У девочки даже имени не было. Мария сказала, что кормилица назвала ее Иваной в честь своей умершей дочери. Мария навещала ребенка. Потом отец разрешил привезти девочку в деревню. Теперь я могла ее видеть. Было удивительно — неужели это то самое крохотное существо, что показала мне когда-то Мария, то самое существо, что жило у меня под сердцем! Я привыкла к девочке, к ее имени, к ее страстному нраву. Потом она стала жить в замке. Я страдала, думая о ее будущем! Неужели эта страстная девушка обречена будет проводить свои дни в монастыре? На этом настаивал ее дед, мой отец. Я не знала, как мне устроить ее судьбу, сделать ее счастливой.
Теперь расскажу о Маргарете. Она приехала тайком и подстерегла меня, когда я прогуливалась в одиночестве. Обе мы обрадовались, почувствовали себя родными. Теперь мы были совсем разными. Видя ее такой нарядно одетой, я подумала об Иване. Не поможет ли мне Маргарета? Она сказала, что после объяснит, почему приехала тайком, и просила пока никому не говорить о ней. Я проводила ее в мою спальню. От волнения я даже забыла запереть дверь. Маргарета рассказывала о себе, о своем муже. На пальце ее я увидела кольцо, она сохранила материнское кольцо! Мне стало как-то неловко и я позавидовала ей. Не знаю, почему. Она заметила, что у меня нет кольца. Я смутилась и сказала, что потеряла свое кольцо. Она стала дарить мне драгоценности. И вдруг в шкатулке я увидела… то самое кольцо! Значит, одно из этих колец — мое! Это кольцо подарил Маргарете ее муж, которого она так любила! Да и он любил ее! Я вспомнила всё так живо — тот летний светлый день, того юношу, мое кольцо. Мучительная обида захватила сердце! Я стала говорить сестре обидные, несправедливые слова. Я упрекала ее, я говорила, что она отняла отца у моей дочери! Сейчас мне стыдно рассказывать обо всем этом. Сестра заразилась моей горячностью. Что случилось потом, вы знаете… Мне тяжело повторять… Когда я взглянула на Жигмонта, я сразу узнала того юношу! Нельзя не узнать эту улыбку… Я спряталась за дверцей, ведущей в подземелье… Дальше вы знаете…
Кларинда замолчала.
Жигмонт что-то произнес тихо и грустно, на непонятном языке. Все посмотрели на него с удивлением.
ГЛАВА 36
— Если спросить любого из нас, — начал Жигмонт, — любит ли он правду, ответ будет бездумный и быстрый — да, очень люблю правду и ненавижу ложь! Что она такое, эта самая правда, или, как ее красиво зовут иной раз — истина? В каком отношении к нам, людям, она обретается? Мы редко задаемся подобными вопросами. Я вижу эту самую истину в обличье старой девы, сосредоточенной на каких-то своих раздумьях, и никак, никоим образом не могущей понять нас хотя бы в самой малой степени. А мы лжем, будто любим ее. Бедные мы! Любовники старой девы. Странно, да?
Сейчас я скажу вам, как назвали меня при рождении. Мое имя — Реджеб из рода Нешри!
Глаза Михала широко раскрылись.
— Татарин! — произнес он с враждебным каким-то изумлением.
— Нет, мальчик мой, — улыбнулся Реджеб. — Мои единоплеменники не зовутся «татарами» — выходцами из адской тьмы, но зовутся они «османами» — небесными!
Я родился и вырос в большом приморском городе. Отец мой был мореплавателем, а мать происходила из бедной семьи. Она рано умерла. Дед мой по матери был известен своей набожностью. От него я получил в наследство молитвенный коврик, ибо я всегда сохранял приверженность к вере отцов! — Реджеб смешливо улыбнулся и развел руками. — Маргарета знала об этом. Сколько раз бывало, после дружеского диспута на богословские темы с моим приятелем, духовником королевы венгерской, я после его ухода расстилал в своей комнате дедовский коврик, омывал руки, становился на колени и прижимался лбом к нежно-голубым, туго переплетенным шерстяным нитям.
Отец рано стал брать меня в море. А его мать, моя бабка, славилась как ученая женщина. Она собрала обширную библиотеку, годам к двенадцати я уже мог толковать священную книгу — Коран, и знал наизусть огромное количество стихов. Позднее меня заинтересовали книги христиан и язычников, особенно труды старых греческих философов. Не знаю, каким образом, но я, кажется, постиг искусство оставаться свободным. Хотя мне приходилось быть в числе придворных у королей, шейхов, султанов…
— Ты — лазутчик! — воскликнул Михал.
— Не надо, мой милый, — ласково сказал Реджеб. — Не настраивай себя на дурное отношение ко мне. Я лазутчик не более, нежели туча — вестница дождя! Потерпи немного, я дам тебе повод ненавидеть меня.
Итак, я часто отправлялся в плавание с отцом. Его корабли перевозили купцов, а порою нападали в открытом море на другие корабли!
Однажды наш корабль потерпел крушение. Мы — отец, несколько гребцов и я — спаслись в одной лодке. Выгребли в устье большой реки. Выбрались на пустой берег. Я пошел на разведку. Добрался до холмов. Увидел пещеры. Этого не следовало делать, я мог заблудиться в пещере и погибнуть без пищи и воды. Но я не подумал и смело пошел вперед. Отец никогда не удерживал меня, ни о чем не предупреждал, не пугал. Я с детства привык сам за себя отвечать, сам с собой справляться. Что было дальше, вы, должно быть, догадались. Я попал в подземный ход. Случилось то, о чем Кларинда уже рассказала. Скажу только, что никогда в жизни не было у меня такого тяготения к женщине и никогда я так не ощущал телесное единение двоих в любви, одухотворяющее души. Никогда в жизни не было, как в тот раз.
Длинную историю того, как я выбрался из подземного хода, не нашел своих, скитался один в чужой стране и все-таки вернулся домой, эту длинную историю я опускаю. Я мог бы немало подобных историй рассказать о себе. Но это уже другая моя правда. А пока продолжу.
Наши обычаи семейной жизни таковы, что ты можешь быть самым почетным гостем, самым дорогим другом, и не знать, сколько у твоего хозяина жен и детей. Я нахожу, что это дает известную свободу. Я знал, что у моей бабки есть воспитанница, но не интересовался ею и никогда ее не видел. И вот как-то раз негритянка Айша, старая прислужница, украдкой провела меня к бабкиным покоям и показала мне эту девушку. Айша сказала, что девушка видела меня и умирает от любви ко мне. Такие признания мне уже делались. Я уже не верил в смерть от любовной лихорадки. Я был в том возрасте, когда юноша перестает верить в саму возможность существования в этом мире бескорыстных и возвышенных чувств, и даже гордится этим своим неверием. После снова начинаешь верить, но уже не так, как в юности, не так горячо и мягче что ли. Девушка была красива необыкновенно! Но она очень напоминала ту девочку из комнаты в замке, куда меня привел подземный ход. И, глядя на красавицу, я понял, что единый раз больше не повторится, и если мы будем вместе, мысли о том единственном дне не оставят меня, а я уже почувствовал, что с этой не может быть, как с той, единственной! И постоянно видеть это внешнее сходство, и помнить, и разочаровываться, не находя сходства в главном… Нет! Я дал понять Айше, что мне не нужна эта девушка!
Кларинда слушала, прижав ладони к груди. Реджеб посмотрел на нее.
— А кольцо я подарил ей, — сказал он тихо. — Когда она сидела на пустой площади, в рубище, в обличье одинокой беззащитной старухи, и ничего не просила. И вдруг мне захотелось отдать ей кольцо!
Это обличье старухи она принимала по желанию творца иллюзий, того самого голубоглазого старика, о котором вы уже слышали сегодня. И последним его желанием было, чтобы даже после его смерти я мог видеть и ощущать ее лишь в этом обличье! И лишь когда она умрет, я смогу увидеть ее подлинный облик! Так и случилось! Но с этой красавицей я не смог бы оставаться! Она снова и снова мучила бы меня внешним сходством с той единственной девочкой! Маргарета узнала меня. Но я не знал, что она и Седеф, воспитанница моей бабки, — одно лицо! Она это скрыла! Я знал, что другое имя Седеф было — Кларинда, знал кое-что о ее жизни. Маргарета сказала, что вместе с Клариндой училась у старика, а потом Кларинда умерла. Все видели, как прекрасна Маргарета, и только я видел и любил старуху! И она это знала и страдала.