Любовники
Шрифт:
– Хко-но?..
– Да. Каждый во времени странствует, но субъективно. А Впередник объективно. Только он, его первый ученик с женой, да несколько пророков из Писания. Так вот, предначертания мои - это, я скажу тебе, красотища была! Самое то, что они хотели слышать. И под конец я им выдал, что Впередник пожалует на Оздву для личной беседы с сандальфоном Макнеффом. И что произойдет это ровно через год.
– Ой, Хэл, зачем же ты так-то уж?
– вздохнула она.
– А затем, ма шер, что теперь экспедиция, как пить дать, отсидит на Оздве целый год.
– А потом?
– А потом - там видно будет.
Гортанный голос промурлыкал из темноты снизу:
– И все это ты сделал ради меня...
Хэл не ответил. Сосредоточился, чтобы вести гичку на бреющем полете. Справа-слева мелькали громады зданий, разделенные широкими промежутками парковой зелени. С разгону чуть не проскочил похо жий на замок дом, где жил Лопушок. Трехэтажный, средневекового вида, с зубчатыми башенками и каменными водостоками в виде голов зверей и насекомых, торчащих из ниш, этот дом стоял в сотне метров от ближайших зданий. Чего-чего, а простора в городах жучей хватало.
Жанетта надела ночную маску с длинным носом; дверца гички распахнулась; они бегом пересекли тротуар и скрылись в доме. Пронеслись через парадную, взбежали на второй этаж и только там помедлили, пока Хэл нашаривал в карманах ключ. Замок делал слесарь-жуча, а врезал плотник-жуча. Корабельному плотнику Хэл не доверился, тот мог тайком изготовить дубликаты ключей.
Наконец, ключ нашелся, но теперь никак не лез в скважину. И, сражаясь с замком, Хэл изрядно попыхтел. Когда дверь открылась, чуть не втолкнул Жанетту в прихожую. А Жанетта тем временем сняла маску.
– Постой, Хэл, - сказала она, не поддавшись толчку.
– Ты, по-моему, что-то позабыл.
– Ой, Впередник! Что-нибудь важное?
– Нет. Просто я думала, у землян есть обычай переносить невесту через порог на руках. Так мне папа говорил.
Улыбнулась и потупилась.
У Хэла челюсть отпала. Невесту! Ничего себе заявочки!
Но времени на споры не было. Не говоря ни слова, подхватил ее на руки, внес в квартиру. Поставил ногами на пол и сказал:
– Вернусь, как управлюсь. Если кто-то постучится или ломиться начнет, спрячься вот здесь, в тайнике, мне его жуча-плотник в чулане спроворил. И носа оттуда не смей показывать, покуда не убедишься, что это я.
Она с силой обняла его, расцеловала.
– Мо шек, ма гууак, мо эпфус!
Спешить, спешить надо. Не до речей, не до ответных поцелуев. Смутно ощутилась несообразность, неприложимость ее слов к собственной особи. Если не напутал с переводом с изуродованного французского, его назвали "дорогим и доблестным супругом".
Повернувшись на пятке, запер за собой, но все же успел разглядеть при свете лампы в прихожей белое лицо под капюшоном плаща. И алые губы.
Аж все внутри заходило. Нет, Жанетта явно не из тех фригидных спутниц
10
А на "Гаврииле" пришлось проторчать целый час, потому что сандальфон возжаждал подробностей насчет пророчества о встрече с Сигменом. Затем надо было надиктовать разведдонесение за день. Только потом вызвал матроса-водителя для доставки гичкой на квартиру. И по пути к причалу нос к носу сошелся с Порнсеном.
– Шалом, авва, - сказал Хэл.
Ухмыльнулся, прошелся костяшками пальцев по "ламеду" на груди.
Правое плечо у АХ'а обвисло ниже, чем обычно, весь он был ни дать ни взять - флаг в момент капитуляции. Уж теперь-то если кому-то кнутиком помахивать, то не ему, а Хэлу.
Хэл выпятил грудь колесом и шагнул было мимо, но Порнсен окликнул:
– Минутку, сынок. Ты в город?
– Буверняк.
– Буверняк. Я с тобой. У меня квартира в том же доме. Этажом выше твоей, как раз напротив Лопушка.
Хэл разинул рот, захлопнул рот. Настал черед улыбаться Порнсену. А тот зашагал вперед как ни в чем не бывало. Хэл, поджав губы, двинулся следом. Неужто АХ проследил и засек его с Жанеттой? Нет. Если бы засек, заарестовал бы не сходя с места.
Просто душонка мелкая у АХ'а. Знает, что на-брыдло Хэлу на него глядеть, знает, что, торча по соседству, отравит бывшему "питомцу" всю радость безнадзорной свободы.
Чуть не вслух повторил Хэл старую поговорку: "У АХ'а сам бог не отнимет".
Возле гички ждал матрос. Молча сели, молча провалились в ночной мрак.
Сойдя на тротуар у дома, Хэл нарочно зашагал пошире, чтобы войти первым. Слабенькое, а все же доставил себе удовольствие: показал, что прежним порядкам конец, и выразил презрение.
У своей двери приостановился. Порнсен семенил сзади, помалкивал. Мелькнула сатанинская мысль, и Хэл окликнул:
– Авва!
Успевший пройти вперед Порнсен оглянулся.
– Что?
– Не желаете ли заглянуть, убедиться, что я там никаких баб не прячу?
Порнсен побагровел, зажмурился, пошатнулся, зашелся от ярости. А потом вытаращился и в полный голос выложил:
– Слушай, Ярроу! Ты самая антиистинная личность из всех, что я видывал! Мне нету дела, как ты там ладишь с иерархией! У меня свои глаза есть, и этими глазами я вижу: ты в упор не буверняк. Ты оборотень. Прежде был скромненький, послушненький. А теперь ведешь себя, как хам!
Хэл в ответ начал спокойно, а потом не сдержался и тоже во весь голос выдал:
– Не так давно ты мне расписывал, какая я бяка со дня рождения. И вдруг выходит, я пример образцового поведения, один из тех, кто гордость Госуцер квства, уж извини, так говорится. А по-моему, так я всегда был образцового поведения. Это ты был и есть прилипучий, свербучий, вонючий прыщ на жопе Госуцерквства, сорочьи твои мозги, давить бы тебя, пока не лопнешь!
Даже дух захватило. Сердце грохотало, как молот, в ушах шумело, в глазах все плыло.
Порнсен попятился, ручки перед собой выставил.