Любовные чары
Шрифт:
Я спросил в недоумении:
— Теперь такая заводская сборка?
Она ответила щебечущим голоском:
— Да, милый. Но я из нашего с тобой домика связалась с этим телом и закачала на базовую основу всю свою личность. И кое-что в нем поправила, сообразуясь с твоим вкусом. Мне так нравится тебе угождать и делать приятное… Пока меня везли, разобралась, что где в доме. Кое-что изменила, передвинула мебель…
Я охнул, у всех женщин самое неистребимое хобби, болезнь и мания — хотя бы раз в месяц двигать по комнатам
— Я этим манипуляторам лапы переломаю, — пообещал я. — А мебель прибью к полу вот такими гвоздями. Здесь я хозяин, доминант и альфа-самец.
Она посмотрела на меня округлившимися глазами.
— Милый, а ты изменился…
Из-за моей спины раздался злой голос:
— Это точно.
Позеленевшая от ярости Мариэтта медленно спустилась по ступенькам, напоминая величественными движениями не то царицу Клеопатру, не то кого-то еще знакомого.
Остановившись перед замершей в испуге Аней, она потребовала:
— И что эта кукла умеет лучше, чем я?
Я хотел напомнить, что эта кукла не спорит и не арестовывает меня, но уже стал дипломатом после посольства в Уламрию, сказал уклончиво:
— Но она всегда в доме, а ты где-то на службе.
— И тебе не надоест, — спросила Мариэтта, — что она всегда в доме?
Аня посмотрела на меня, на нее и ответила тем же милым голоском:
— Я могу лечь в ящик, закрыться, словно меня нет, и ждать, когда позовут. А ты?
Мариэтта молча повернулась и пошла в дом. Аня улыбнулась мне.
— Милый?
— Ляг в ящик, — велел я, — закройся и вообще жди там, пока позову.
— Хорошо, — ответила она послушно. — А где поставить ящик? Можно в гостиной рядом с телевизором?
— Нет, — отрезал я. — В кладовке!
— Хорошо, — повторила она. — Ты только не волнуйся, милый. У тебя давление подскочило, а сердцебиение участилось на шесть ударов…
— Выполняй, — рыкнул я и пошел в дом.
Мариэтта стоит перед плитой и кинектит насчет будущего ужина, все еще в одних трусиках, но чувствую, что уже готова одеться и уйти или хотя бы только одеться, а это тоже не гуд.
— И что, — спросила она, не поворачиваясь, — она ляжет с нами?
— А что это изменит? — спросил я. Она отрезала:
— Изменит! Все изменит.
— Хорошо, — ответил я и сказал со вздохом: — Она поспит в своем ящике. Как Дракула в гробу.
— Испробуешь, — спросила она ядовито, — утром, когда уеду на работу?
— Если будет время, — согласился я. — Хотя вообще-то у меня отпуск.
— Скотина, — сказала она.
— Да, — согласился я. — Признание в себе скотства — это путь истинного демократа к пониманию своей сути. И отправная точка на долгом пути совершенствования.
— У тебя это особенно долгий путь, — заявила она.
— Почему?
— Ты все еще на этой точке. Питекантропьей.
Я вздохнул.
— Когда же доберусь хотя бы до неандертальца…
— Не скоро, — сообщила она. — Очень не скоро. А насчет кроманьонца даже не думай.
На кухне щелкнуло, прозвучала мелодия, крышка плиты раздвинулась, снизу поднялся поднос с расточающим ароматы пирогом, двумя широкими тарелками с разной хренью, теперь еда совсем не похожа на еду, и двумя полулитровыми бокалами вина. Ума не приложу, как это все готовят одновременно, потому что пирог горячий, а вино холодное, но вообще-то приличные мужчины о кухне не говорят и способами приготовления не интересуются.
Мариэтта ловко вытащила, я хотел помочь, но сама перенесла к столу и красиво расставила, не забыв положить салфетки, которыми я вообще-то пользовался всего пару раз в жизни.
— Круто, — сказал я, — мне казалось, мы полчаса тому ели…
— Десерт не успели, — пояснила она.
— Это десерт?
— А что, по-твоему?
— Еда, — ответил я бесхитростно. — Но нет-нет, я поесть готов всегда! Спасибо!
— Это не все тебе, — предупредила она. — Есть я тоже умею. А теперь признавайся, где ты был весь день?
Я насторожился, вдруг спрашивает неспроста, но постарался ответить как можно безмятежнее:
— Уже и не помню… Вроде бы лежал на диване. Потом сидел в кресле-качалке.
— А потом?
— Потом начал раскачиваться.
Она спросила сердито:
— И так весь день?
— Счастливые часов не наблюдают, — напомнил я. — А с тобой я такой счастливый, такой счастливый…
— Тебя не было, — отрезала она. — Ты поехал в свою фирму, а потом… исчез!
Я охнул, пощупал себя.
— Вроде бы не совсем… и не весь… Фух, пока все на месте! Как ты меня пугаешь…
— Связь оборвалась, — пояснила она. — Твое местоположение не удалось определить даже со спутника, а у них там самая мощная аппаратура!
Я сказал с огорчением:
— Вот видишь, никому я не нужен. Даже аппаратура не желает меня искать.
— Кое-какая аппаратура, — сказала она язвительно, — дожидается тебя в ящике. На всякий случай держи при себе осиновый кол и большой молоток. Так где ты был, зараза?
— Ты как жена, — упрекнул я. — Где был, с кем пил, почему не позвал…
— Я полицейский работник, — отрезала она. — Детектив первого класса!.. А ты в сфере моей ответственности. Давай колись. Ну?
— Сперва доедим, — предложил я. — Хорошо?
— Ладно, — согласилась она, — но потом расколю до самой задницы.
Ей нравилось, когда я с последним выдохом брякаюсь на спину, раскинув руки, и она тогда опускается рядом на боку, опустив голову щекой на мой бицепс. Ногу обычно сгибает в колене и забрасывает на меня, подчеркивая женскую доминантность, но мне нравится это ощущение и субдоминантом никак себя не чувствую.