Любовные утехи богемы
Шрифт:
— И откуда проистекает эта преданность?
— Из непобедимой симпатии, которую я питаю к вам.
— Значит, вы влюблены в меня? Признайтесь в этом поскорее, это проще.
— Возможно, но сегодня я вам не могу этого сказать, когда-нибудь в другой раз.
— Лучше будет, если вы мне этого никогда не скажете.
— Почему?
— Потому, что в результате могут быть две вещи.
— Какие?
— Или я оттолкну вас, и тогда вы на меня рассердитесь, или я сойдусь с вами, и тогда у вас будет печальная любовница: женщина нервная, больная, грустная; если веселая, то веселость ее хуже печали, женщина, харкающая кровью и тратящая сто тысяч франков в год; это хорошо для богатого старика, как герцог, но очень скучно для такого молодого человека, как вы. Вот вам подтверждение:
Чего стоили все эти возражения перед лицом болезненного и потому трогательного очарования Мари, звучавшего, несмотря ни на что, словно аккорд? И на следующий вечер в одиннадцать часов Аде (именно такое прозвище она даст ему, составив его из инициалов «А. Д.») незаметно проникает в апартаменты в доме № 11 по улице Мадлен. Штакельберг явился, Мари не приняла его, путь был свободен. Несколько мгновений, которые он провел с ней, были наслаждением. «Даже если мне осталось жить совсем недолго, я переживу нашу любовь», — сказала она, покидая Дюма, и он был так уверен в своей любви, что слова его возлюбленной вызвали у него слезы и лишь усилили его чувства.
После этой ночи последовали другие, столь же прекрасные, так как у Мари был тот экстраординарный дар, которым обладают только великие влюбленные, дар с бесконечной благодарностью отдаваться удовольствию.
Как она была изумительна в те бессонные ночи, когда она, в одном пеньюаре из белой шерсти, садилась перед прыгающими огоньками камина! Давая передышку сладострастию, ее тело иссушал кашель.
Однако их любовь была вынуждена считаться с похотливым стариканом. Аде был любовником, возлюбленным, но не больше. У куртизанки есть только одна свобода — свобода, за которую она согласна платить. Бабочку пришпиливают в золоченой коробке, которую ей же и подарили. Расположение, которое она проявляла к молодому любовнику, было похищено из того, что полагалось старику, а потери, которые наносил его беззубый рот обожаемому телу, представить себе нетрудно. Куртизанка представляет собой противоположность замужней женщины. Но, к счастью, чувства заставили ее рисковать. Как-то утром она отправляет ему свой расписанный распорядок дня, в котором перечислены места, где он может ее найти, и обозначено время их ночного свидания. Она обедает с ним и пускает его в свою ложу. Вечер своего сына описал Дюма-отец, а потому обратимся к этому свидетельству: «Я прохожу в коридор; дверь ложи бенуара открывается. Я чувствую, что кто-то пытается меня остановить, схватив за полу пальто; я оборачиваюсь и вижу, что это Александр. «Закрой глаза, просунь голову в дверной проем. Не бойся, с тобой не случится ничего неприятного». И действительно, едва я закрываю глаза, едва я просовываю голову в дверь, я чувствую, как к моим губам прижимаются другие дрожащие, горячечные, пылающие губы. Я открываю глаза: восхитительная молодая женщина двадцати-двадцати двух лет стояла лицом к лицу с Александром; это она только что подарила мне эту совсем не дочернюю ласку. Я ее узнаю, так как видел несколько раз на авансцене. Это была Мари Дюплесси.
— По-видимому, вам нужно прийти в себя? [говорит она ему].
— Говорите, говорите, возможно, вам поверят!
— О, я отлично знаю, что вас не интересует репутация; но почему тогда вы так жестоко поступаете со мной? Я уже два раза писала вам, чтобы назначить свидание на бале в Опере…
— В два часа ночи?
— Вот видите, вы получили мои письма…
— Несомненно, я их получил.
— Почему же вы не пришли?
— Потому что с часа до двух ночи под часами в Опере можно встретить только умных людей в возрасте от двадцати до тридцати лет или сорока-пятидесятилетних идиотов. А так как мне уже исполнилось сорок, я был бы непременно отнесен к последней категории праздными зеваками, что меня унизило бы.
— Я не понимаю.
— Попробую объяснить. Красивая женщина вроде вас назначает свидания молодым людям моего возраста только в том случае, если она испытывает в них потребность. Чем же я для вас хорош? Таким образом я только защищаю вас…
(…) Это был единственный раз, когда я поцеловал Мари Дюплесси, и последний раз, когда я ее видел».
Как видно, любовь Аде не убила у Мари желания соблазнять. Она выдерживала равновесие между своими чувствами и необходимостью «зарабатывать» деньги и продавала себя не для того, чтобы сколотить состояние или приобрести особняк, но лишь для того, чтобы поддержать свою слабеющую жизнь. Остановка для нее была равнозначна смерти. Все это Аде понимал, хотя понимание не избавляло его от страданий:
Так же, как стих терзает увядающий цветок, Нескончаемая бессонница усыпала звездами ваши дни. Это сделало из вас куртизанку, Способную к любому удовольствию, готовую к любой любви.Трудно жить таким образом, не прибегая ко лжи. Мари себе в ней не отказывала. «От лжи белее зубы», — говорила она, когда он упрекал ее. Он также нуждался в деньгах. Вечера, проведенные в театре и ресторанах, обходились слишком дорого для этого небогатого молодого человека. К счастью, отец редко отказывал ему в деньгах. Однако и сам расточительный, Александр, бившийся со своими любовницами, издателями, литературными неграми и кредиторами, часто оставался без денег, так что рассчитывать только на него было невозможно.
Отсутствие денег, обилие любовников у Мари привело Аде к тому, что он как-то отстранился от этой в общем-то не очень счастливой любви. Собственные долги лишали его возможности выкупить долговые обязательства любовницы, как поступил Гюго в отношении Жюльетты Друэ. Мари очень волновалась из-за этого вынужденного охлаждения: «Дорогой Аде, — писала она ему, — почему ты не даешь знать о себе и почему ты не пишешь мне откровенно? Я думаю, ты должен относиться ко мне как к подруге. Я все же надеюсь на весточку от тебя и нежно тебя целую — как любовница или же как подруга, на твой выбор. В любом случае я по-прежнему тебе преданна. Мари». Но что бы она ему ни говорила, он все равно чувствовал ее изменчивость, подобную сыпучести горсти мелкого песка. Если ночи, когда все сводилось к телесному, были идеальными, то дневная жизнь приносила много горечи. За дверью комнаты слышались крики поставщиков, требовавших платы, и шуршание банкнот, щедро раздаваемых ненавистным стариканом.
30 августа 1845 года Аде, уставший от своей роли любовника сердца, порвал с Мари. Любовь против Чести? Заглавные буквы нередко оказываются опасными.
«Дорогая Мари,
Я не богат настолько, чтобы любить вас так, как того хотелось бы мне, и не так беден, чтобы быть любимым, как того хотелось бы вам. Забудем же вместе: вы — имя, которое должно быть для вас почти безразличным, я — счастье, которое стало для меня невозможным.
Бессмысленно говорить вам о силе моей грусти, так как вы уже знаете, насколько сильно я вас люблю. Прощайте же. Вы слишком чувствительны, чтобы не понять причину, заставившую меня написать это письмо, и слишком умны, чтобы не простить мне его. Тысяча воспоминаний.
А. Д.»
Мари, как умела, утолила свое горе, бросившись в водоворот жизни. Танцуйте! Пойте! Ибо жизнь коротка.
После того как в ее послужной список попал Франц Лист, она отправилась в Лондон, чтобы там выйти замуж за виконта Эдуарда де Перрего, ее старого поклонника, который был ей противен, но согласился дать ей свой титул. Едва возвратившись в Париж, она украсила графской короной свою коляску и посуду. Но время подобного тщеславия уже прошло. Дорогая бумага с монограммой не могла послужить ни для чего, за исключением рецептов, которые ей выписывали врачи.
Море стало серым, а смерть нашла свою жертву. Изможденная, болезненно румяная Мари с ужасом заметила, что больше не возбуждает желания. На смену веренице ветреных любовников пришел ломбард. Лошади и драгоценности пошли на оплату врачей и последних выходов в Оперу и Пале-Рояль, где ее появление буквально потрясло присутствовавших. Поговаривали, что Мари вышла из могилы, чтобы упрекнуть за то, что ее безразлично покинули, хотя еще вчера любой молодой человек почитал за счастье валяться у ее ног.