Любовные утехи русских цариц

Ватала Эльвира

Но вернемся к Екатерине. Чем отвратительнее, пьянее, разнузданнее становился ее муж Петр III, тем покорнее, вежливее, доброжелательнее становилась Екатерина. А Петр III, как только у него родился от Екатерины сын Павел, свою супружескую трудную миссию посчитал законченной и в спальню к жене, даже чтобы ее там в бок толкнуть, вообще перестал заглядывать, поместив рядом со своими апартаментами не очень приятную и непривлекательную женщину Елизавету Воронцову, которая была и толста, и ряба, и груба, как сапожник, и, как он, матом ругалась, и еще под горячую руку бивала Петра. А он ничего, не протестовал, только еще больше в Воронцову влюблялся, и даже ее отвратительный запах изо рта как амбре воспринимал и, что было неслыханно в истории России, на ее толстую шею орден Екатерины нацепил.

Во всяком случае, это никак не мог сделать (в смысле полюбить) английский король Георг IV, когда ему доставили, скажем мягко, грязноватую Каролину Брауншвейгскую с гнилыми зубами. Он, ринувшись для объятий

и поцелуев в первом порыве, тут же отпрянул от своей невесты, ибо его испугал отвратительный запах из ее рта. И всю брачную ночь в стельку пьяный на кресле просидел, не решаясь утешить заливающуюся слезами молодую жену.

Но нам так и хочется воскликнуть словами итальянского ученого П. Мантечацца: «Как можно полюбить женщину, у которой воняет изо рта» ^[171] . «Ведь это примерно то же самое, что пепельницу целовать», — перефразируя Чехова, добавим.

171

П. Мантечацца. «Гигиена чувств». М. 1853 г., стр. 35.

Историк Ф. Яворский о Воронцовой определенно выразился: «Елизавета Воронцова положительно колола глаза своим уродством и безобразием, все лицо ее было исковеркано оспинками, толстая и малого роста, лишена ума и вообще всяких духовных качеств» ^[172] . А историк-современник Болотов еще резче ее охарактеризовал: «Была она непомерно толста, нескладна, широкорожа (слово-то какое! — Э. В.), дурна и обрюзгла совсем. Была она такая, что всякому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно» ^[173] .

172

Ф. Яворский. «Петр III, его дурачества». Лондон. 1896 г., стр. 20.

173

«Русская старина». СПб. 1870 г., стр. 198.

И вообще, дорогой читатель, не было ни одного человека, исключая Петра III, конечно, кто бы положительно о ней отозвался. Даже придворный ювелир Позье, склонный всегда все отшлифовывать, облагораживая и восхваляя, и тот о Воронцовой однозначно в двух словах выразился: «Дурна и жадна».

Вот ведь какую несовершенную фаворитку подобрал себе Петр III. Удивляться, однако, такому странному вкусу особо не приходится. История знает подобные примеры. Вспомните, как обожал юный наследник, будущий король Франции Людовик XV свою Эмилию Хоин, даже женился на ней тайно, только потому, что эта толстая и уродливая женщина имела самые большие в мире груди. «Он играл на них, как на барабане», — писал Гуи.

Да, великие короли и императоры, солнцами и богами себя объявляющие, влюблялись не в ахти каких куртизанок, не то что наш Петр III — дурковатый.

Вы посмотрите на этих индивидуумов, трясущих историей, как своим кошельком, как они пресмыкающимися червячками перед фаворитками предстают. Вот разведенная Поппея, на семь лет старше Нерона, что во времена Древнего Рима было совсем уж никудышной чертой у женщины. Смотрите, как она двадцатиоднолетнего императора обуздала. Ведь это он стоит перед дверью в ее спальню часами и умоляет ее отпереть, ибо, считаясь с приличиями, имел неосторожность фиктивный брак ей со своим другом Оттоном устроить. А тот, зверюга, сам в нее влюбился и не желает Нерону отдавать Поппею. Ну, Нерон крутился, вертелся, мучился, любовные издевки от куртизанки терпя, не выдержал, махнул рукой и официально на ней женился, чего та и добивалась.

А вот вам Роксалана, жена турецкого султана Сулеймана II, в которую он был влюблен, а у нее такой длинный нос, что сам Сирано де Бержерак себя красавцем бы посчитал. Король Генрих VIII развелся со своей женой Катериной Арагонской, с которой прожил 18 лет, ради Анны Болейн, у которой одна грудь была больше другой, на руке — шесть пальцев, а во рту рос один лишний зуб, налезая на другой, и при улыбке показывалась как бы двухэтажная челюсть. Уж лучше бы не улыбаться Анне Болейн!!!

Ни одна из многочисленных любовниц французского короля Людовика XV не была красавицей. Ни Мария Манчини, ни Монтеспан, ни Фонтанж, ни старая, семидесятилетняя Монтенон, ни самая значительная его любовь — Лавальер, которая была не только некрасива, но и хромая, а жена короля Мария Тереза, красивая и статная, недоумевала относительно любовницы своего мужа, ибо у той «ни кожи ни рожи», и такие вот вопросы задавала: «Ну чем эта чахоточная развратная девчонка могла привлечь моего мужа? Чем приворожила?» ^[174]

174

К. Биркин. «Временщики и фавориты». СПб. 1871 г., стр. 25.

Чем

приворожила, чем приворожила! Как будто эта проблема логике поддается! Почему, скажем, жена с первым мужем — ведьма ведьмой, а со вторым — ангел ангелом? Почему муж, скажем, с первой женой дрался вечно, хотя она и красавица-раскрасавица, а со второй, пигалицей невзрачной, лучезарной улыбкой сияет? Сие никому неизвестно, а остроумный народ, знающий все ответы на все жизненные вопросы, поговорками отделался: «Любовь, дескать, зла, полюбишь и козла» или «Полюбится сова лучше ясного сокола», а в общем, вывод один: «Не по хорошу мил, а по милу хорош». Но все же, дорогой читатель, задумаемся над вопросом несчастной французской королевы: не имеет ли здесь место некий мистический элемент, приворот, например? Тем более что одинаково — и русские, и те, из заморских стран иностранцы — верили в такую возможность: возбуждать любовь. У русских до сих пор существует растение, которое теперь, правда, только в соления кладут, — любисток, у иностранцев свои зелья, методы привораживания тоже различные. У нас все просто. Для присухи мужчины: «из светлого веника берется пруток, который кладут на пороге двери, в которую пройдет тот, для кого назначена присуха. Как только перешагнет через прут, то прут убирается в такое место, чтобы никто не мог его видеть. Потом прут берут и кладут в жарко натопленной бане на полок, приговаривая: „Как сохнет этот прут, пускай сохнет по мне раб божий такой-то“» ^[175] .

175

М. Забелин. «Русский народ». М. 1880 г., стр. 313.

У иностранцев привораживание посложнее. Во Франции, например, это делается так: весной взять немного собственной крови, высушить ее в горшочке в печи вместе с двумя заячьими яичками и печенью голубки, растереть в порошок и всыпать в еду привораживаемому. Но если после первого раза человек, по которому вы сохнете, тут же не возгорится пламенной к вам любовью, процедуру надо повторить до трех раз.

Или вот такой способ: «В пятницу утром, перед восходом солнца надо сорвать с дерева яблоко, на бумажке кровью написать собственное имя и фамилию тоже, во избежание недоразумения, а ниже фамилию и имя привораживаемого. Затем осторожно выдерните у него три волоска, чтобы он не заметил, да не так грубо, как это сделала героиня Мопассана, под афронт своего героя подведя: увязала вокруг пуговиц его пиджака такое огромное количество своих волос, что другая любовница их легко обнаружила и дело до скандала дошло, тем более что там и один седой волосок затесался. „Со старухой дело любовное имеешь“», — кричала. Ну, в общем, три волоска у любимого оторвать — не скальп снять — просто. У себя тоже надо оторвать три волоска и сплести все волоски в маленькую косичку, которой надо перевязать бумажку с кровавыми фамилиями, а затем уж совсем просто. Яблоко разрезать пополам, вынуть из него семечки, вложить туда бумажку, обе половинки соединить двумя шпильками, вырезанными из зеленого мирта, хорошо в печи высушить и потом обложить его листьями лавра и положить под подушку привораживаемого. Не успеешь оглянуться, как он в тебя влюбится до безумия! Видите, как все просто! И нечего вам, дамы сегодняшнего дня, у которых и дачные участки с яблоками есть, и микроволновые печи, мучиться и иссыхать от неразделенной любви, живо приступайте к делу, тем более что техника вам на помощь пришла и не надо вам русские печи березовыми дровами растапливать: включи микроволновку — и через пару секунд любовное зелье готово.

Все народы, начиная от древних римлян и кончая современными французами, верили в привораживающую силу любовного зелья. Вспомним, что последнюю жену Калигулы явно обвинили в «присушении» императора, который якобы из-за нее разума лишился, и те голоса в сенате, которые были против ее убийства вместе с императором, были перевешены теми, кто доказывал, что тут имеет место именно любовное зелье. Но мы не очень-то уверены, что дело здесь только в «химической», «дьявольской» ли магии. Может, его жена сама по себе была прелестна. Признала же это жена Филиппа II, мать Александра Македонского, когда необыкновенную любовь ее мужа к некоей Филлинии объясняли приворотом. Олимпиада, мать великого императора, носившая это имя, призвала к себе любовницу своего мужа и, осмотрев ее со всех сторон, сказала дословно следующее: «Где уж тут любовное зелье! Его и не надо, она сама по себе просто очаровательна!» Но, конечно, не каждые жены так снисходительны и объективны в оценках любовниц своих мужей.

Зачастую возникшую страсть мужчин объясняли именно привораживанием. Екатерина Медичи, не в состоянии понять возникшую вдруг страсть своего зятя Генриха IV к придворной даме де Сов, спрашивала ее: «Признавайся, подавала ты ему любовное зелье?» И очень удивилась, узнав, что король, игнорируя как женщину ее дочь, красавицу Марго, влюбился в де Сов сам по себе, без вмешательства любовного напитка.

В возникшей вдруг привязанности короля Людовика XIV к воспитательнице своих внебрачных детей Монтенон усматривали не что иное, как только то, «что она опоила его любовным зельем».