Любовный недуг
Шрифт:
– Именно о нем, – ответил ей Диего. – Я читал тебе письмо?
– Никогда, – ответила Эмилия, думая, что она уже в том возрасте, когда можно доставить удовольствие отцу, дав ему возможность снова рассказать историю, которую она от него слышала уже двадцать раз.
Глядя, как дочь кусает себе губы, чтобы не улыбнуться, Диего вспомнил, что прочитал ей это письмо в качестве подарка на тринадцатилетие, но Эмилия твердо стояла на своем и вынудила его рассказать с самого начала историю про перекись сурьмы, описанную доном Педро де Осма и Сара-и-Сехо. Она прекрасно знала, что значил для ее
Услышав эту клятву, Диего испытал сильнейшее желание рассыпаться в похвалах своей дочери. Но в те времена это считалось не очень педагогичным, поэтому он скрепя сердце спросил у нее о траве Хуан Инфанте.
– Она излечивает от ран и уколов стрел. Так говорится в твоей книге. Она стоит на букву «и».
– Посмотри на нее хорошенько, – сказал Диего. – У нее очень маленькие, покрытые волосками листики. Ее легко можно отыскать в поле, но нужно уметь отличить ее от похожей, но совершенно бесполезной травы. А эта заживляет самые тяжелые раны. А карболовая кислота? – спросил он.
– Вот она, господин учитель, – сказала Эмилия, приседая в реверансе.
Довольный игрой, Диего попросил показать мышьяк в порошке, белладонну и еще многое другое. Эмилия без перерыва отвечала на все его вопросы, пока не пришел покупатель и не прервал их беседу.
Этот случай окончательно скрепил символический договор, основы которого были заложены в незапамятные времена. Они стали трудолюбивыми и веселыми напарниками, и даже воскресным утром от гремучей смеси запахов дрожала их лаборатория. Поэтому Хосефа знала, что нужно искать дочь в аптеке, за прилавком, рядом с Диего.
– Хочешь посмотреть на свою девочку? – спросил Диего, сделав ей жест рукой, чтобы она не шумела.
Он прошел вдоль стеллажей за прилавком и нашел банку с индийской коноплей на второй полке слева. Хосефа была посвящена в эту тайну: если вынуть банку, можно было увидеть всю лабораторию через стекло, находящееся на уровне глаз. Диего вставил его туда, когда открывал аптеку, чтобы, работая в задней комнате, знать, когда приходит покупатель.
Осторожно, как вор, двумя пальцами он вынул банку, передал своей жене, убедился, что Эмилия еще там, и уступил место Хосефе, чтобы она увидела все своими глазами. Она просунула голову между склянок, посмотрела секунды три и упала спиной на руки мужа, который уложил ее на пол и хотел было смочить ватку в нашатыре.
– Даже не приближайся ко мне с этой гадостью! – приказала ему Хосефа, вставая еще быстрее, чем падала в обморок. Она потерла руками лицо.
В лаборатории, двигаясь на цыпочках, Эмилия в такт только ей слышной музыке целовала в губы другую женщину, гладила ее лицо, плача и смеясь одновременно. Хосефа этого не рассмотрела, но под накидкой, закрывавшей голову и косы этой женщины, руки Даниэля сжимали талию самой счастливой на свете Эмилии.
Переодетый то женщиной, то знатным господином или крестьянином, Даниэль пересек границу и добрался до Пуэблы, и поцелуй Эмилии стал для него первым глотком воды после бесконечной пустыни.
– Они целуются, – произнесла Хосефа упавшим голосом.
– Вполне естественно, – сказал Диего.
– Думаешь, так и будет в двадцатом веке? – спросила Хосефа. – Мне придется тогда умереть, мне нет места в таком мире.
Эмилия, не прерывая поцелуя, на ощупь сняла с Даниэля накидку и парик. Потом он сам стянул блузку с длинными рукавами, застегнутую на все пуговицы до подбородка, и прижался обнаженной грудью к светлому платью, под которым к соскам Эмилии прилила вся ее кровь.
– Где ты был? – спросила она, гладя его по спине.
– Здесь, – сказал Даниэль, и один из его пальцев оказался у нее во рту между полосками зубов. Она прижалась к нему языком, как к огненной печати, и закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало ее от этой находки.
Диего поставил банку с марихуаной на место и, вне себя от ревности, а не от уровня сексуальной морали в XX веке, веселился, глядя на встревоженную Хосефу. Он назвал ее пуританкой, обнял, утер ей слезы и повел на второй этаж завтракать.
В это время в аптеку вошла одна из клиенток. Она увидела, что за прилавком никого нет, постучала три раза, как научил Диего всех своих постоянных покупателей, и вернула Эмилию с небес на землю. Одним прыжком она отскочила от Даниэля, крикнула «иду!», совсем как отец, и, пригладив волосы, открыла дверь и появилась за прилавком с такой же белой, ясной улыбкой, как фарфоровые банки за ее спиной.
Женщина пришла забрать капли, благодаря которым она избавилась от головокружения и приступов дурноты. Увидев Эмилию, сияющую, как луч солнца в дождливый день, она подумала, что мир стал лучше, благодаря благословенному вмешательству аптекаря Саури.
Как только за ней закрылась дверь, Даниэль вышел к Эмилии, одетый в кашемировый костюм и шелковый галстук. Он смочил свои густые волосы и зачесал их назад. Он легко мог сойти за сына кого-нибудь из членов правительства, но все равно выражение бесстрашия на его лице и глаза дикого зверя придавали ему вызывающий вид.
Впервые аптека Саури закрылась средь бела дня. Эмилия и Даниэль поднялись к Диего и Хосефе, все еще обсуждавшим достоинства и недостатки нового века, чтобы позавтракать с ними. Диего к тому времени уже успокоил жену, объяснив ей, что незнакомой женщиной был переодетый Даниэль. И несмотря на это, когда Хосефа увидела его входящим в гостиную в обнимку с Эмилией, то чуть было снова не упала в обморок.
– Ты очень красивый, – призналась она с бесцеремонностью женщины, делающей комплимент мужчине, который годится ей в сыновья. Продолжая обнимать за талию Эмилию, Даниэль обнял и ее. Он уже много месяцев питался впроголодь, рисковал жизнью и, как никогда, нуждался в надежном убежище и заботе, в кусочке детства и хлеба, испеченного в доме, где его любят.
Пока они завтракали, Даниэль рассказывал о движении в поддержку Мадеро в других городах страны, а Они ему – о сложностях и расколе в антиперевыборных клубах Пуэблы.