Любовный саботаж (вариант перевода)

Нотомб Амели

Я благословляла судьбу за то, что Фабрис жил в Вайцзяо-далу. И благословляла мать моей любимой, которая запрещала своим детям покидать Саньлитунь.

На самом деле попасть из одного гетто в другое было очень просто. На велосипеде у меня это занимало четверть часа. Я часто ездила туда, потому что в Вайцзяо-далу был магазин, торговавший отвратительными китайскими леденцами, которые кишели микробами, но казались мне лучшим лакомством в мире.

Я заметила, что за три месяца ухаживания Фабрис ни разу не наведался в

Саньлитунь.

Это навело меня на мысль, как я надеялась, жестокую. По дороге из школы я спросила Елену безразличным тоном:

– Фабрис влюблен в тебя?

– Да, – ответила она равнодушно, словно иначе и быть не могло.

– А ты его любишь?

– Я его невеста.

– Невеста! Но тогда вы должны с ним часто видеться.

– Мы видимся каждый день в школе.

– Нет, не каждый день. Кроме субботы и воскресенья.

Надменное молчание.

– И вечером вы тоже не видитесь. А ведь жених и невеста чаще всего встречаются по вечерам. Чтобы ходить в кино.

– В Саньлитунь нет кинотеатра.

– Кинотеатр есть в «Альянс франсез», рядом с Вайцзяо-далу.

– Но мама не разрешает мне выходить отсюда.

– А почему Фабрис не приходит к тебе в Саньлитунь?

Молчание.

– На велосипеде оттуда можно доехать за четверть часа. Я каждый день туда катаюсь.

– Мама говорит, что выходить опасно.

– Ну и что? Фабрис боится? Я каждый день выхожу.

– Родители ему не позволяют.

– И он слушается?

Молчание.

– Я велю ему прийти ко мне завтра в Саньлитунь. Вот увидишь, он придет. Он делает все, что я говорю.

– А вот и нет! Если он любит тебя, он должен сам до этого додуматься. По-другому не считается.

– Он любит меня.

– Почему же он не приходит?

Молчание.

– Может быть, у Фабриса есть другая невеста в Вайцзяо-далу, – предположила я.

Елена презрительно рассмеялась:

– Другие девочки не такие красивые, как я.

– Откуда ты знаешь? Они не все ходят во французскую школу. Англичанки, например.

– Англичанки! – засмеялась она так, будто одно это слово рассеивало всякие подозрения.

– Ну и что, что англичанки? Есть же леди Годива.

Елена взглянула на меня, в ее глазах были вопросительные знаки. И я объяснила, что у англичанок есть привычка прогуливаться голыми верхом на коне, завернувшись в плащ из собственных волос.

– Но в гетто нет лошадей, – холодно возразила Елена.

– Ну, если ты думаешь, что англичанок это остановит…

Моя возлюбленная удалилась быстрым шагом. Я впервые видела, чтобы она так быстро шла.

На лице ее не отразилось никакого страдания, но я поняла, что задела хотя бы ее гордыню, если не сердце, существование которого до сих пор доказано не было.

Для меня это был великий триумф.

Я ничего не знала о возможном двоеженстве Фабриса.

Все, что мне известно,

это что на следующий день Елена разорвала свою помолвку.

Она сделала это с примерным равнодушием. Я очень гордилась ее бесчувственностью.

Репутации длинноволосого соблазнителя был нанесен сокрушительный удар.

Я ликовала.

И во второй раз мысленно поблагодарила китайский коммунизм.

С приближением зимы военные действия активизировались.

Мы знали, что, когда гетто покроется льдом, нас хочешь не хочешь заставят часами разбивать кирками ледовое море, из-за которого машины не могли проехать.

Поэтому нужно было выплеснуть свою агрессию заранее.

И мы ни в чем себе не отказывали.

Особенно мы гордились своим новым отрядом, который назывался «когорта блюющих».

Оказалось, что среди нас были дети, обладавшие чудесным даром. Феи, склонявшиеся над их колыбелью, наделили их талантом блевать по заказу.

Достаточно было хоть какой-нибудь пище попасть в желудок, чтобы ее можно было извергнуть.

Эти люди вызывали восхищение.

Большинство прибегали к обычному средству – два пальца в рот. Но некоторые поразительным образом действовали одним усилием воли. Обладая фантастической способностью к духовному самоуглублению, они имели доступ к клеткам мозга, отвечающим за рвотный рефлекс. Надо было только немного сосредоточиться, и все получалось.

Обслуживание когорты блюющих напоминало заправку самолетов: нужно было подпитывать их на лету. Мы прекрасно понимали, что блевать на пустой желудок непродуктивно.

Самые бесполезные из нас должны были поставлять рвотное топливо – красть у китайских поваров пищу, которую можно легко съесть. Взрослые заметили, как быстро исчезают печенье, изюм, плавленые сырки, сгущенка, шоколад, а особенно растительное масло и растворимый кофе – ведь мы открыли философский камень рвоты. Смесь масла для салата и растворимого кофе. Эта бурда выходила быстрее всего остального.

(Деликатный нюанс: ни один из упомянутых продуктов не продавался в Пекине. Раз в три месяца наши родители ездили в Гонконг, чтобы пополнить запасы продовольствия. Эти путешествия стоили дорого. Иначе говоря, мы выблевывали кучу денег.)

Продукты выбирали по весу: чем легче, тем лучше. Поэтому еда в стеклянных банках исключалась сразу. Тот, кто добывал еду, назывался «резервистом». Блюющего должен был сопровождать хотя бы один «резервист». Такое сотрудничество порождало настоящую дружбу.

Для немцев не было пытки ужаснее. Когда их макали в секретное оружие, они часто плакали, но с достоинством. Блевота же наносила сокрушительный удар их чести: они выли от ужаса, когда эта субстанция касалась их, как будто это серная кислота. Однажды одному стало так плохо, что его самого стошнило, к нашему общему ликованию.