Любовный узел, или Испытание верностью

Чедвик Элизабет

Всплеск голубых крыльев и резкий крик сойки заставили молодую женщину подпрыгнуть. Где-то в лесу выкликала свою подругу кукушка. Монотонное повторение все тех же двух нот навевало сон. Дятел барабанил по стволу ясеня, выискивая под его серой корой насекомых. Кэтрин покосилась на Ричарда. Мальчик подпрыгивал на вьюках за спиной второго рыцаря и тоже, по-видимому, вглядывался в окружающий лес.

Ночью, в темноте, он свернулся калачиком и плотно прижался к ней. Кэтрин долго плакала, стараясь не зарыдать в голос. Она оплакивала и мать, и ребенка. Защищая Эмис перед Оливером, она не сказала всей правды. Эмис действительно заботилась о

сыне, но так же, как заботилась бы о щенке или дорогой безделушке. Мальчика ласкали, любили и обнимали, пока ее внимание не отвлекалось на что-нибудь еще – как правило, на очередного мужчину, – и тут же отбрасывали прочь, пока новая игрушка тоже не приедалась. Кэтрин делала все, что было в ее силах, но ее постоянство, похоже, только усиливало разрушительное влияние материнских капризов. Ничего удивительного, что Ричард так сердит.

А в Бристоле их подкарауливает неизвестность в лице королевской родни. Интересно, какой прием ждет там Ричарда и ее… если их вообще ждут. Вполне вероятно, что их просто выгонят, предоставив выпрашивать подаяние среди маркитанок и прочего люда, обслуживающих войска Глостера. Может быть, стоит направиться в лагерь короля Стефана. В конце концов он кузен Ричарда. Да и сама Кэтрин не испытывала к нему никаких сильных чувств: ни неприязни, ни особой преданности. Не так уж важно, кто правит страной. Был бы мир. Перед внутренним взором молодой женщины встали картины вчерашнего побоища, и она покрепче стиснула веки, чтобы избавиться от них. Когда Кэтрин открыла глаза, перед ними заплясали яркие пятна, которые никак не удавалось прогнать из поля зрения. Она с ужасом узнала симптомы приближающейся отчаянной мигрени.

Эта болезнь преследовала ее с момента первой менструации. Она всегда наступала внезапно, но чаще, когда Кэтрин чувствовала себя расстроенной или усталой. Головные боли были настолько мучительны и так высасывали все силы, что она дико пугалась даже первых искорок перед глазами. Иногда в разгар лета ее заставляли впадать в панику замеченные краем зрения блики на воде или солнечные зайчики, потому что вслед за яркими пятнами неминуемо приходила мигрень. Какое облегчение наступало, когда Кэтрин убеждалась в своей ошибке! Но сегодня надеяться на пощаду не приходилось. Пятна слились в одно, закрыли собой все окружающее, а желудок принялся сжиматься при каждом шаге лошади. Боль, пока еще терпимая, лизала лоб, ища, где бы ей угнездиться по-настоящему. Кэтрин закрыла глаза. Яркое пятно почернело, только края его отливали дрожащим серебряным светом. Сердце билось в ушах, и с каждым ударом в мозг впивались раскаленные иглы. Женщина стиснула зубы, но, несмотря на это, рот неотвратимо заполнился слюной.

– Стойте! – прохрипела она Оливеру, сглотнув. – Скорей! Он резко дернул поводья и круто повернулся:

– Какого?..

Но Кэтрин уже соскользнула с крупа серого жеребца и припала к дереву. Ее рвало.

Когда приступ прошел, женщина почувствовала себя немного лучше. Боль проходила над ней волнами, заставляя череп трещать, как будто его било о скалы. Ей удалось только свернуться калачиком и перевести дух.

Оливер, окаменев в седле, не сводил с нее глаз. Уж не зараза ли это, которая перейдет на всех, кто был рядом? Именно так начинается сыпной тиф. Три года назад была вспышка в Яффе, в порту, где собирались крестоносцы. Тогда от этой болезни погибли сотни людей.

– Что с ней стряслось? – голос и расширившиеся глаза Гавейна выдавали тот же страх, который

не выразил вслух Оливер.

– Не знаю. Если зараза, то бросать ее здесь уже нет смысла. Мы либо заболеем, либо нет. Все в руках Господа, – раздраженно буркнул рыцарь, сердясь на самого себя, и спешился.

Ричард тоже соскочил с вьюков позади Гавейна и насмешливо сказал:

– Это всего лишь один из ее приступов головной боли. Бояться нечего.

– Один из приступов головной боли? – переспросил Оливер.

При виде того, как мальчик подошел к Кэтрин и обнял ее, ему стало стыдно.

– Они у нее иногда случаются, и тогда ей приходится лежать в темноте. Лекарь говорит, чтобы вылечиться, нужно разрезать живую лягушку и положить ее кишки на лоб, тогда они вытянут все дурные соки. Только Кэтрин ни разу не попыталась это испробовать.

– Ничего удивительного, – скривился Оливер.

Он вернулся к лошади и отцепил от седла сумку из оленьей кожи. Эта потертая, покрытая пятнами сумка сопровождала его во всех походах уже четыре года. В ней хранились жгут, льняные бинты, чтобы перевязывать раны и накладывать шины, небольшие ножницы, иголка и нитки. Были и сухие травы в небольших льняных мешочках. Различить содержимое мешочков можно было по цвету завязывающих их шерстяных ниток.

– Разведи костер, – велел рыцарь Гавейну. – Может быть, ей поможет отвар девичьей ромашки с мятой. По крайней мере так уверяет Этель.

Развязав один из мешочков, он покрошил несколько сухих стебельков и цветочных головок в маленький котелок, который извлек из поклажи, затем ненадолго углубился в лес и вскоре вернулся с пучком лесной мяты. Эта трава тоже очутилась в котелке. Оливер налил туда воды из своей кожаной фляги и поставил котелок закипать на огонь, который Гавейн успел развести, подпалив с помощью кремня небольшую кучку сухих веток.

Кэтрин прислонилась спиной к стволу березы. Тень листвы заставила кожу на ее лице казаться еще зеленее, чем она была.

– И часто у нее бывают эти приступы? – поинтересовался Оливер, когда над котелком стал подниматься пар, а вода приобрела темно-золотистый цвет.

– Не знаю, – пожал плечами Ричард. – Наверное, каждый раз, как начинаются неприятности.

– Священник говорил, что в моей голове сидят дьяволы, – пробормотала Кэтрин, не открывая плотно сомкнутых глаз. – Он все порывался выбить их, но леди Эмис ни разу не дала ему попробовать.

– Когда я был в Риме, один костоправ говорил мне, что лучший способ избавиться от дьяволов в голове – сбрить с нее все волосы и проделать в черепе дыру, тогда демонам поневоле придется через нее убраться, – задумчиво проговорил Оливер. – Я далек от того, чтобы сомневаться в словах ученого человека, но сам всегда предпочитал обходиться отваром ромашки с мятой. Мне это отлично помогает наутро после ночи, проведенной за вином.

Кэтрин слегка содрогнулась, приоткрыла мутные, как со сна, глаза и тщетно попыталась сосредоточить взгляд на рыцаре.

– Если вы только попробуете приблизиться к моей голове, я убью вас.

– Все равно мой нож давно затупился, – весело отозвался тот, снял котелок с огня с помощью сложенного вдвое края плаща и перелил отвар в рог для питья.

Пока Оливер дул на воду и помешивал ее, чтобы побыстрее остудить, Гавейн затоптал огонь и отошел к лошадям.

– Вот, пей.

Рыцарь встал на колени рядом с Кэтрин, протянув ей рог.

Женщина сморщила нос. Пар пах весьма неприятно.