Любой каприз за вашу душу
Шрифт:
Люси и Дженни встретили мое появления у столика с полным пониманием.
– Козел, – сказала Люси и сделала глазками юному белобрысому официанту, который терся около нашего столика в полной готовности услужить прекрасным дамам.
– Ты мне нравишься, – сказала Дженни и усадила меня к себе на колени. – Все мужики козлы. Поехали со мной, малышка. Люси не любит меня, тебя не любит Джерри, у нас много общего.
– Отстань от девочки, старая перечница. – Люси стащила меня с колен Дженни и вручила официанту, чтобы я не упала. – Девочке домой пора,
Дженни засмеялась, потрепала меня по щеке и велела официанту вызвать такси.
Честно сказать, это все было уже в тумане и помнилось обрывочно. То есть про такси помню, а как оказалась в гостинице – уже нет. И, наверное, мне уже приснилось, как Люси на стоянке у клуба целовалась с тем самым беленьким мальчишкой-официантом, а Дженни это снимала на смартфон.
Глава 9. Методы воспитания парнокопытных
Я умирала от жары и скуки. Кой черт занес меня на эти галеры? Средиземное море – прекрасно, старинная архитектура Сиракуз – чудесна, отсутствие кондиционера и телевизора – смерти подобно.
Да еще этот козел вчера в баре! Как он посмел мне такое предложить? Мне!..
Я запустила спелым гранатом в дверь, ведущую из внутреннего дворика в дом. Белый мрамор окрасился алым, горничная на галерее второго этажа ахнула и прижала руки ко рту. Ко мне тут же подбежал Остолоп, на ходу дергая шеей в слишком тесном крахмальном воротничке и поправляя кобуру подмышкой, склонился в неуклюжем поклоне. Пиджак смешно оттопырился назад, не умеет Остолоп их носить.
– Госпожа?
Я взвесила в руке второй гранат, представила, как прелестно будет смотреться алый сок на белой рубашке Остолопа… и как брызги попадут мне на платье – и запустила им в бортик фонтана. Он тоже белый.
– Мне здесь не нравится.
Остолоп тяжело вздохнул и напомнил, что папенька желают видеть меня наслаждающейся древней итальянской культурой. А может, греческой. Папенька в этом деле не силен, а вот мне сам бог велел получить достойное образование.
Не дослушав, я махнула рукой:
– Хватит. Ты нашел того козла?
– Разумеется! – Остолоп расплылся в счастливой улыбке, чего никогда не случалось при разговорах о культуре. Глянул на часы. – Мои орлы доставят его через четыре минуты. Сюда, моя госпожа?
– Сюда. И убери горничных с глаз долой.
Остолоп понятливо кивнул и побежал исполнять, а я впервые за это отвратительное утро с интересом оглядела дворик старинного дома. Хороший, просторный и зеленый – оливы, бегонии и еще какая-то хрень. А главное, совершенно очаровательные витые столбики, поддерживающие галерею второго этажа. Крепкие, не скользкие и на нужном расстоянии. Отлично!
Мерзавца, который посмел меня вчера оскорбить, привели ровно через четыре минуты. Он недоуменно озирался, пока не увидел меня. Тут он совершил ошибку: нагло ухмыльнулся.
– Салют, детка! Если ты хотела меня, могла просто позвать.
Ухмыляйся, придурок, ухмыляйся. Пока.
Я ему нежно улыбнулась, ничего не отвечая, и сделала знак парням, указав на два ближних столбика.
Мерзавца сноровисто привязали. Он сначала не понял, в чем дело, потом попробовал сопротивляться и получил по морде – слегка, чисто для острастки. Под конец же почти спокойно позволил ребятам закончить дело, понял, что бесполезняк. Только злобно сверкал на меня глазами и пытался казаться крутым Бондом.
Я одобрительно кивнула. Так намного веселее, чем с трусливой тряпкой, которая валяется в ногах, обливаясь соплями. А этот ничего так, держится. Да и внешне вполне, как все местные – чернявый, носатый, глаза томные (когда не щурится) и в длинных ресницах.
Когда я подошла к нему, играя хлыстом (обыкновенным, для верховой езды), даже усмехнулся:
– О как, детка любит горячих жеребцов. Хочешь покататься?
На нижней губе от улыбки выступила капелька крови. Олухи перестарались, лапы-то медвежьи, никакой куртуазности. Ай-ай-ай. А он скосил глаза на фонтан, забрызганный гранатовым соком, и облизнулся.
Еще и дразнится, мерзавец!
Отвечать ему я не стала, обойдется. Не для разговоров позвали.
Провела ладонью по щеке, заросшей недельной щетиной. Мягкая. Чистая. И пахнет годно, пота почти не слышно, а парфюм – что-то горьковато терпкое, с тяжелой сандаловой ноткой.
Его глаза вспыхнули, крылья носа раздулись – принюхивается, как зверь. И ему нравится то, что он видит. И что чувствует. Пока.
Первый удар хлыста оказался для него неожиданностью. Он вздрогнул, сглотнул – хотя кожи хлыст толком и не задел, только футболку. Так, один свист и ветерок.
Опомниться я ему не дала, мне слишком нравилась игра, не портить же ее! В несколько ударов разорвала на нем майку, смахнула обрывки и огладила его плечи хлыстом. Нежно. На смуглой коже розовели короткие полоски, все же я не такой мастер, чтобы раздеть человека, совсем не задев. Но я учусь и совершенствуюсь! С другой стороны, если ему совсем не больно – это неинтересно. И следы хлыста очень гармонируют с татушками. Ужасными, безвкусными и примитивными.
С джинсами повторять фокус я не стала, поступила проще: ножик для фруктов достаточно острый. И достаточно холодный, чтобы мерзавец не смог скрыть дрожи.
– Раздеться я могу и сам, детка. Достаточно попросить, – попробовал острить.
Хмыкнув, я нарочито медленно провела плоской стороной лезвия по внутренней стороне его бедра, остановившись у самых яиц.
Он замер, не дыша, и только когда я отвела нож – зашипел сквозь зубы. Не от боли, острие его не задело. От злости.
Его шипение отозвалось сладкой судорогой в животе, тут же захотелось прижаться к нему сзади, всем телом, потереться…
Тише-тише, мы только начали!
Закончив с раздеванием, я оглядела дело рук своих, и решила, что оно мне нравится. Красивый мерзавец. И волк на спине хорош. Интересно, умеет только скалиться, или скулить тоже?