Любвеобильный джек-пот
Шрифт:
Жили бы сейчас вместе. По утрам бы вместе завтракали, отбирая друг у друга пульт от телевизора и наперегонки переключая каналы. Она бы встречала его из школы, усаживая на глазах у его новых друзей в новенькую машину. Она купила бы, непременно купила бы, только ради него и ради того, чтобы он хвастался своим приятелям, какая крутая у него мать. Ходили бы вдвоем по магазинам, выбирая ему новенькие джинсы, и спорили бы, спорили до хрипоты, пытаясь убедить друг друга в том, что сейчас носят, а что «полный отстой». А может, она и спорить бы не стала вовсе. Уступала бы ему во всем. Он же умный, Санька-то.
Не получилось у них ничего этого...
Тишаков встал, как вкопанный, у самой дальней двери и проговорил отчего-то шепотом:
– Помните, Лия Андреевна. Десять минут. Я буду за дверью. Если что, кричите.
Господи! О чем он?! Неужели и правда думает, что Сушков Александр Александрович способен сотворить с ней какое-нибудь зло?!
– Он прежде всего преступник, Лия Андреевна, – проворчал настырный Тишаков, уловив в ее лице что-то такое, чего она не осмелилась произнести вслух. – Будьте осторожны.
– Все хорошо, Сережа. Я недолго... Я скоро... А он что же, по-прежнему молчит?
– Да. Молчит. Молчит и ревет иногда.
– Он плакал?! – внутри запекло и заныло так, что впору реветь было самой. – По какому поводу?
Тишаков вдруг замялся, и она уже настойчивее переспросила:
– Почему он плакал, Сережа?! Его что, били???
– Да ну что вы, Лия Андреевна! Кто бы посмел?! – возмутился Сергей Иванович. – Нет, не били... Просто он просился увидеться с вами... Может, что-нибудь хочет рассказать.
– Ага, так значит. Ладно, открывай, – ей еле удалось подавить собственный сарказм.
Сразу все встало на свои места, и стал понятен благородный порыв Тишакова. А она-то голову ломала, с чего это Сергей Иванович вдруг решил ей свидание с подследственным устроить? Дело-то простое, оказывается. Надеется с ее помощью выйти на след преступной группировки. Она разговорит мальчишку, узнает адреса, имена, фамилии, ну а там и он подключится.
Молодец, Тишаков! Далеко пойдет! Только не выйдет у него ничего. Не виновен ее Санька. Она могла памятью погибшего Филиппа Ивановича поклясться, что Санька не виновен. Доказать бы ей вот только собственную убежденность. Доказать, а потом забрать этого шалопая отсюда. И уже не отпускать от себя никуда и никогда. И никакого ожидания возле кованых ворот детских домов. Никаких воскресных встреч. Только вместе и всегда, и никак иначе...
Дверь Тишаков открыл быстро, без скрипа и лязганья металлических засовов. Впустил ее, и тут же дверь захлопнул громко и со значением.
Лия переступила порог и замерла у входа, оглядываясь.
Здесь ей еще бывать не приходилось. Здесь обычно встречались со своими клиентами адвокаты.
Комната три на три. Зарешеченное без занавесок окно. Замалеванные темно-синей краской стены. Протертый до дыр линолеум на полу. И стол, разгородивший комнату пополам. По одну сторону, под самым окном с решеткой, сидеть должен был заключенный. По другую... теперь вот она.
– Здравствуйте, Сушков, – обронила она коротко и строго и, шагнув вперед, поскорее уселась к столу, не дай бог было упасть или споткнуться, ноги совсем не держали. – Как твои дела, Сушков? Как здоровье? Тебя не обижают? Может быть, просьбы какие-нибудь имеются? Слышала, что ты от адвоката отказался. Хотел видеть меня. Так смотри...
Коротко стриженная белобрысая лопоухая голова опустилась еще ниже. Еще немного и точно уткнется в стол лбом. Плечи под темной ситцевой курткой сведены. Рук и вовсе не было видно. Он точно на них сидел теперь, была у него такая привычка подкладывать ладони под себя.
– Сушков! – повысила Лия голос, чтобы только не молчать. Стоило ей замолчать, и она точно задохнется от горя, дышать-то совершенно стало нечем. – Посмотри на меня!
Санька не подчинился. Шмыгнул носом негромко и все так же продолжал сидеть с низко опущенной головой.
– Что за дела, Сушков?! Мне передали, что ты хотел...
– Я так не говорил... – вдруг раздалось писклявое от самой столешницы, исписанной шариковой авторучкой местной клиентурой.
Лия опешила. Это что же, Тишаков решил по-своему обыграть ситуацию? Заранее подготовил ее, чтобы она... Черт, как противно!
– Как не говорил?! – пробормотала она совсем тихо. – Мне сказали, что ты хотел меня видеть. И даже плакал. Разве не так?
– Я так не говорил, – снова произнес ее неусыновленный сын, все таким же писклявым дребезжащим голоском.
– Хорошо, я сейчас позову Тишакова, и мы у него спросим, что ты говорил, а чего нет! – рассердилась вдруг она, время-то шло, а они ни с места.
И тут он поднял голову и посмотрел на нее. Посмотрел своими неподражаемо синими глазищами, в которых плескалась теперь такая мука, что ее хватило бы на сотню ее страданий. И она заревела тут же. И бросилась к нему через стол, обхватила его непутевую лопоухую голову и прижала к себе, и зашептала:
– Что же ты наделал, дурень ты мой?! Ну что ты наделал?! Зачем ты сбежал тогда?! Зачем?! Я же документы уже все подготовила! Хотела усыновить тебя. Приехала в детский дом, а тебя уже нет! Я же чуть с ума не сошла. А потом эти кражи... И ты снова исчез... Санька, ну что же мне с тобой делать-то?! Дурень ты чертов!!!
Он начал мотать головой так сильно, что дважды ударил ее макушкой по подбородку. И мычать начал глухо и неразборчиво. Как глухонемой, ей-богу.
– Что ты, Саня?! Что?! – Лия попыталась было поднять его голову, но он не дался, уткнувшись лбом ей куда-то под мышку. – Ну, чего ты, дурачок?! Ревешь что ли?!
– Я не говорил, – еле выговорил он, странно заикаясь.
– Да что ты заладил, честное слово! Не говорил, не говорил!!! Чего не говорил?!
Слезы текли и текли из глаз. Ее руки мяли, терзали его худые лопатки, гладили по острым плечам, рукам, которые снова покрылись цыпками, сколько она билась, когда выводила их. И говорить о чем-то вдруг показалось ей бессмысленным. Сидеть бы вот только рядом, да не расставаться.
– Я не говорил, что ты ментовская сука! Я не говорил этого, – снова принялся он заикаться через раз и реветь теперь уже принялся без стеснения; сам ревет, глаза об ее свитер трет и повторяет без конца: – Я этого ничего не говорил. Это козлы эти все придумали! Я бы никогда... Никогда, ма, так про тебя не сказал бы! Это все суки эти... Нарочно... Знали, что ты моя... что ты ко мне... И нарочно все! А я не говорил так. И не врал тебе ни фига, поняла?!