Любви все роботы покорны (сборник)
Шрифт:
– Ха, но тогда получается, что с десятипроцентной вероятностью я тоже могу стать самцом, – заключила Стелла. – А риск, он всегда в науке присутствует. Пастер, вон, на себе пенициллин испытывал, а мимикратор Карачидзе ценой собственной жизни раскрыл секрет берийского пива…
В данном случае Михаил был солидарен с Джереми – и еще две недели они вдвоем регулярно пугали Стеллу возможными последствиями полового акта с астрогуцулом. Честно говоря, оба еще на что-то надеялись и берегли девушку от жертвы науке по меркантильным соображениям. Приглядывать за Стеллой на планете не было никакой возможности – устав мимикраторов запрещал работать группами. Возможно, Михаил поддался на чары Гретхен еще и потому, что хотел в этом
Михаил обозвал про себя избранницу «Гретхен» из-за светлой, почти белесой шерстки на шее. Он зашел в этот бар, как только прервалась связь с диспетчером – спутник скрылся за горизонтом. Часа на три можно было расслабиться. Михаил вот уже год тратил эти часы на местные бары. Веселящий газ, который здесь курился на манер кальяна, помогал ему мириться с действительностью. Возможно, именно поэтому астрогуцулы не казались Михаилу, как остальным мимикраторам, такими уж уродами. Возможно, из-за этого он рискнул повести Гретхен к себе. И почувствовал дрожь от ее прикосновения.
Они молча зашли в квартирку и принялись методично закрывать окна и засыпать каждую малейшую щелку песком. «Влюбленные должны усердно строить уединенный покой, чтобы случайно или преступно чужой глаз не мог потревожить их, – гласила Главная Книга. – Добейтесь глубокой темноты и очистите сердца друг для друга. И тогда природа возьмет свое». Михаил в кромешной темноте почувствовал дурноту, хотя действие веселящего газа должно было пойти на убыль. Он ощущал Гретхен рядом с собой, но она бездействовала. Ждала, что инициативу проявит самец? Но ведь не Михаил же начал заигрывать. Можно признаться избраннице, что он – девственник и ничего не смыслит во всей этой процедуре. Из памяти выплыл образ Гретхен – Михаил вдруг решил проверить, помнит ли еще, как выглядит та, с которой вот-вот займется любовью. В образе избранницы чувствовалась некая элегантность (насколько это возможно у астрогуцулов), глаза казались больше обычного и больше обычного сверкали. Упругая гладкая кожа выдавала молодость и здоровье. Избранница нравилась Михаилу, и он был вынужден признать, что ее привлекательность выглядит таковой не только на фоне других астрогуцулов. Очевидно, что рядом с ним – неординарное существо, но ведь ощущение неординарности тоже гарантировалось Главной Книгой. «Выходит, я люблю эту Гретхен? Я уже не в силах сопротивляться убеждению, что она – прекрасна!» – подумал Михаил и дотронулся до избранницы. Эффекта от такого касания он даже не мог себе представить: внезапно вспыхнул яркий свет, и откуда-то изнутри начал напирать щекочущий, невесомый пузырь. «Надо перестать сопротивляться!» – мелькнуло в голове, после чего десятком наростов он погрузился в Гретхен.
Его поднял на ноги крик диспетчера в голове:
– Ну, вы, блин, там совсем спятили! Не нашли ничего умнее, как трахаться внизу, в обличье аборигенов? И как вы умудрились найти друг друга в трехмиллионном городе?
Михаил автоматически ощупал себя – человек. Значит, рядом тоже человек. Протянул руку и наткнулся на гладкую кожу плеча. Так и есть.
– Стелла! – позвал хрипло. – Это ты?
В ответ виноватое молчание.
– Стелла! Отзовись! Нужно выбираться отсюда, дура ты эдакая!
– Это не Стелла, это – я, Джереми…
В голове все мысли сдуло сквозняком, осталась только издевательская скороговорка диспетчера:
– Быстро, голубки, на базу! Будем разбираться, кто, кого и чем там оплодотворил. Руки в ноги – и на базу. Прислушались к зову природы, нечего сказать…
Агата Бариста
Короткое лето
Это наконец случилось.
Случилось однажды и летом, в приятный погожий день.
Маленькую сиреневую зажигалку по имени Эмилия Крикет вынули из кармана и положили на скамейку. Скамейка стояла у проволочного ограждения теннисного корта, ее широкие доски были покрыты матовой голубовато-серой краской. Краска легла неровно, поверх старой облупившейся, и поверхность в некоторых местах напоминала лунный грунт.
Было солнечно, но тень падала на Эмилию.
Она посмотрела вверх.
На фоне синего безоблачного неба она увидела темный вороний профиль своего Хозяина. Хозяин сидел, ссутулившись и опершись локтями о колени, он наблюдал за игрой Хозяйки. Хозяйка была молода, чуть ли не вдвое моложе Хозяина; каждое движение доставляло ей радость, и чем сложнее было движение, тем больше радовалась Хозяйка. Она даже по-щенячьи повизгивала от избытка чувств.
А Хозяин был неспортивен. Он поздно ложился, поздно вставал, добавлял в еду устрашающее количество соли и перца и очень много курил – особенно когда работал.
Вообще-то он пользовался зажигалкой Зиппо – солидным увесистым Максимилианом Зиппо, а Эмилия досталась ему от Бывшей.
У Бывшей тоже был вороний профиль, только более изящный. Ее длинные черные волосы, разобранные посередине на пробор, напоминали крылья. Такие же долгие, привольно ниспадающие крылья были у Жар-птицы, тонко прорисованной на крышке лаковой шкатулки, в которой хранились запонки и булавки для галстука. Хозяин всегда так касался этих волос, что Эмилия сама начинала осязать их притягательную мягкость: сначала его пальцы бережно скользили по поверхности, затем постепенно принимались перебирать темные нити, зарываться в них, нырять вглубь, в сумерки, в темные воды, и там, под покровом темноты, пальцы блуждали в различных направлениях, но неизменно опускались все ниже и ниже. Лицо у Хозяина делалось в такие минуты растерянным, как у человека, который забыл, где находится.
Бывшая так же много курила, соль и перец сыпались у нее снегопадом, но Хозяйкой она так и не стала. В ночь расставания она бросила Эмилию на кухонном столе. Она ушла, а маленькая сиреневая зажигалка так и осталась лежать рядом с переполненной пепельницей и початой бутылкой терпкого португальского вина.
Хозяин почему-то не стал выбрасывать Эмилию. Он положил ее на ладонь, легонько подбросил несколько раз в задумчивости, а потом отнес в кабинет и положил в верхний ящик письменного стола. Там Эмилия и пребывала до сегодняшнего утра, пока не выяснилось, что в фирменной черной канистрочке закончился бензин, а возобновить запас Хозяин позабыл.
Оскорбленный Максимилиан Зиппо немедленно сказался больным.
Хозяин покрутил колесико, пощелкал крышкой, разыскал среди бумаг Эмилию и сунул ее в карман.
От четы Паркеров-Пенов, своих соседей по заточению, Эмилия знала, что вещи теряют душу, когда становятся ненужными. Она могла исчезнуть давным-давно, в ту зимнюю ночь, когда Бывшая оставила зажигалку на столе, но Хозяин определил ей место среди нужного, и Эмилия осталась. Тогда же Паркеры-Пены разъяснили Эмилии, что, пока она скучно и недвижимо обитает в фанерном мирке, ей ничто не угрожает. Ну, разве что сойти с ума от безделья. Но как только Эмилия понадобится Хозяину, жизнь начнет стремительно укорачиваться.
Пластику – пластиково, сказали Паркеры-Пены, чьи корпуса были созданы из ювелирной латуни, а перья из золотого сплава. Они не были жестоки, Эмилия им даже нравилась. Они даже простили ей этот вульгарный фиолетовый глянец. Просто Паркеры-Пены хотели, чтобы девочка была готова, когда пробьет роковой час. Потому что роковой час – чемпион, бьет всегда и всех.
Эмилия радовалась, что это случилось летом.
Зима ей тоже была симпатична, но она ее уже видела.
Хозяин протянул руку к Эмилии, зажег очередную сигарету и опустил зажигалку на прежнее место. Сизый дымок устремился вверх, под небеса, тая вместе со временем, отпущенным Эмилии. Сил у нее оставалось на пару сигарет.