Любви все роботы покорны (сборник)

Зонис Юлия

Я очень люблю летать между деревьями.

А еще я люблю мороженое с вишневым джемом. Когда оно пару минут постояло в тепле и уже не совсем твердое. Белое с красными полосками, в пластиковом стаканчике, с восхитительной подтаявшей сладостью у стенок. Я зачерпываю эту сладость прежде, чем твердую серединку: она так вкусно растекается во рту…

И люблю, когда ты подхватываешь меня на руки – больше всего это люблю! – и двигаешь вверх-вниз, невесомую, раз за разом насаживая меня на себя, взрезая собой мое тело… Мои волосы взметываются

и опускаются, длинные-длинные – я вижу это в зеркале, вижу там себя, маленькую и тонкую, вижу, как я изгибаюсь, немею от сладости, когда ты с силой пронзаешь меня насквозь… я летаю! Летать с тобой – это даже лучше, чем без тебя…

И я очень люблю себя – свое тело, оно такое розовое, мягкое и упругое. Люблю раздеваться перед зеркалом и оглядывать себя со всех сторон, гладить тело и осторожно щупать соски – но, конечно, куда больше люблю, когда это делаешь ты…

И я люблю читать книги по физике и астрономии целыми днями напролет, учить формулы наизусть… люблю решать уравнения или, когда отдыхаю, какую-нибудь мелочовку делать в уме – вроде умножения трехзначных чисел. Люблю читать и стихи, особенно Пушкина и Рильке, люблю читать все подряд, что попадается под руку, и, если ты спрашиваешь, запомнила ли наизусть, я отвечаю: да.

И я люблю слушать Моцарта и музыку из французского кино, люблю цветы и шоколадные конфеты – много, много чего люблю!

Это так просто, думать о всякой ерунде, когда не хочется думать о том, что произойдет через каких-нибудь десять минут. Когда волей-неволей прислушиваюсь к разговору в гостиной… и знаю: вот-вот щелкнет замок – это ты вышел из дома проводить своего приятеля, а значит, вернешься через несколько минут, и я услышу твои шаги, все ближе, ближе, а потом ты войдешь в комнату… Я боюсь? Неужели до сих пор боюсь – после того как ты наказывал меня много раз?

Не думать об этом, иначе будет еще страшнее.

И я опять думаю о деревьях за окном и представляю себя летящей. Так погружаюсь в эти мысли, что даже не слышу ничего вокруг, пока не щелкает замок, но вместо тишины – шаги раздаются в прихожей. Что, значит, ты уже проводил Андрея? Я проспала, как в первый раз хлопнула дверь?

Я сжимаюсь в комочек, я – голубь, я – маленький шарик из мяса и перьев, сидящий на подоконнике.

Хотя нет у меня, конечно же, никаких перьев.

Эта простая, даже дурацкая мысль отрезвляет меня, и я сижу неподвижно, слушая, как приближаются шаги в коридоре, и считаю в уме: 2 478 913 плюс 3 358 602.

А потом входишь ты.

Ты входишь, прямой и спокойный, и глаза твои холодны. Ты останавливаешься рядом со мной, а я съеживаюсь, пряча между колен руки, как будто это они сделали что-то плохое.

– Так, девочка, – сказал ты медленно. Я подняла глаза. – Помнится, еще недавно я объяснял тебе, как нужно вести себя в обществе, тем более с друзьями мужа… Было или нет?

Машинальный кивок.

– И что,

зря объяснял?

Я не ответила. Очень хотелось опустить глаза, но я знала, что хорошо умею умолять глазами.

Ты сел на стул.

– Пойми, малыш… – Твой взгляд чуть смягчился. – Ничего страшного не произошло. Андрей не обиделся. Для него это было скорее… забавно, что ли. Но я просто хочу понять: почему ты сказала ему «дурак»?

Я взорвалась:

– Да потому, что он и есть дурак! Я для него – как кукла, а спроси его, сколько спутников у Юпитера, он и не ответит! А я вчера выучила наизусть радиусы орбит всех спутников Юпитера, и Сатурна вдобавок!

Ты подпер голову рукой и расхохотался… Действительно, я сказала смешно.

– Да с чего же, – отсмеявшись, сказал ты, – с чего ты решила, что он считает тебя куклой?

– А что, не видно? Он ведет себя со мной, как с пустым местом! Смотрит на меня, улыбается, но в голосе что-то такое… даже не знаю, как сказать. Словно делает одолжение, что со мной говорит…

Ты поднялся. И сказал спокойно:

– Да, я тоже это заметил.

Отошел к другому окну; глядя в сад, проговорил:

– Бывают люди, которым трудно побороть в себе предрассудки. При этом они все же остаются хорошими людьми. Я поговорю с Андреем. Он постарается.

Молчание. Я прошептала робко:

– Скажи…

– Ну?

– Это тот самый приятель… который посоветовал тебе завести меня? Тот самый, у кого живет прозрачная девочка?

Пауза.

– Или, может, другой, у кого девочка-с-пальчик? На столе в картонном домике?

Ты обернулся:

– Хватит.

Прошелся по комнате; остановился рядом со мной и спросил очень просто:

– Как ты думаешь, чего ты заслужила?

Я закусила губу. Сердце провалилось куда-то вниз.

– Того же, что и всегда, – проговорила нехотя.

– Сильно или слабо?

– Средне.

– Тогда ложись.

Я послушно слезла с подоконника и направилась к кровати.

– Слушай, – сказал ты уже почти ласково, когда я стянула с себя брюки и привычно легла животом вниз, – что с тобой случилось в последнее время? Ты стала какая-то нервная.

Я повернула голову набок, чтобы взглянуть на тебя – ты стоял, небрежно прислонившись к дверце шкафа. Мне вдруг мучительно, щемяще захотелось плакать, и я попросила, всхлипнув:

– Отпусти меня полетать.

Чуть скрипнула дверца.

Ты сделал шаг к кровати и, помедлив, тихо спросил:

– Разве я редко отпускаю тебя? Три раза в неделю. Не реже, чем прежде. Ты же знаешь, что чаще нельзя. Если чаще, ты будешь забывать обо всем. Ты разучишься быть человеком.

– Да, – сказала я, отчаянно, глубоко вздохнув. – Да.

– Тогда в чем же дело?

Не дожидаясь ответа, ты отворил шкаф и достал ремень.

– Расслабься.

Приблизился, похлопывая себя сложенным вдвое ремешком по колену.