Любви все возрасты покорны
Шрифт:
— Вы были членом партии? — поинтересовалась журналистка.
— А как иначе? — удивленно поднял брови Оболенский. — Какую карьеру можно было сделать в те времена без этого? — добавил он.
— Вот так и жил. Кстати, если я понимал, что женщина начинает прирастать ко мне всей кожей, всей душой, я прерывал эту связь сразу же.
— Почему?
— Лена, если тебе дают деньги в долг, то вернул и все, нет проблем, свободен. А вот если тебе отдают душевное тепло, сердечную привязанность — это другое дело, — задумчиво покачал он головой. — А ты чувствуешь, что тебе нечего дать взамен, то надо бежать без
— Как-то вы все раскладываете по полочкам, Станислав Георгиевич! — заметила журналистка. — Когда человек страстно влюблен, он не в состоянии хладнокровно оценивать ситуацию. Поддается велению сердца, и ни о чем не думает, — добавила она.
— Леночка, страсть, это не веление сердца, это веление плоти, — усмехнулся Оболенский. — Конечно, я поступал жестко. Но ты подумай, были бы эти женщины счастливы в браке со мной?
Сколько будет существовать мир, столько люди будут ломать голову — откуда берется эта любовь и страсть? И куда она, родимая, уходит со временем? Почему любят, как правило, не за что-то, а вопреки всему? Согласна?
— Пожалуй, — ответила Елена. — И все-таки я с сожалением думаю, сколько женских сердец вы разбили, коварный обольститель? — с насмешливой улыбкой заметила она.
— Может и так, а может, этих женщин Господь оградил от такого "сокровища", как я. Была со мной одна история, Анюта в курсе, поэтому я могу вкратце рассказать об этом тебе.
Еще совсем молодым, не было и тридцати лет, казалось, страстно был влюблен в женщину! Она жила в Тюмени и, кстати, знала, что я не женат. Я от одного звука ее голоса по телефону приходил в полную "боевую готовность", — с усмешкой произнес Оболенский. — Мог сорваться с работы в любой момент и примчаться к ней в Тюмень. Нагло врал руководству, чтобы отпроситься с работы. Придумывал самые невероятные предлоги.
Поехали вместе с ней в отпуск в Сочи. На обратном пути заехали в Анапу забрать от бабушки Юрку. И матери, и сестре Ольга очень понравилась. А главное, с сыном они подружились. Маманя каждый вечер нашептывала мне на ухо: "Сыночка женись! Оленька умная, красивая, добрая. Юрочке хорошей матерью будет. Тебя сильно любит, она сама мне призналась. Женись, не пожалеешь!"
И сестра ей подпевала, — добавил он.
— А я вот провел с ней один месяц день за днем, и куда вся страсть испарилась, бог его знает! Ходит она передо мной в моей рубашке на голое тело, а у меня никаких эмоций, ничего не шевелится. Хотя ведь с ума сходил одно время, чуть сознание не терял от нее в постели.
В конце концов, поймал себя на мысли, что считаю дни до окончания отпуска. Придумав предлог, даже билеты поменял, чтобы улететь пораньше. Вот такие дела! Понял, что надо расставаться, но повода для разрыва отношений не было ни малейшего.
— Ну и как вы решили эту проблему? — поинтересовалась Лена.
— А очень просто, — усмехнулся Стас. — Оболенский же хитрый мужик. Дама, с которой я ездил в Париж, писала мне письма в Тюмень на "до востребования". Сначала на глазах у Ольги я получил на главпочтамте письмо, а затем "спрятал" его так, чтобы та нашла.
Прочитав письмо, она узнала, что уже будучи знакомым с ней, я возил кого-то в Париж. В послании были восторженные воспоминания об этих изумительных днях, прочие любовные излияния и грандиозные планы
Ольга устроила мне бурную сцену ревности. Улики были на лицо, я, естественно, во всем признался, но и не раскаялся. Женщина оскорбилась и в полной уверенности, что это она меня бросила, ушла, хлопнув дверью.
— Да, Станислав, вы оказывается фрукт еще тот, — заметила журналистка.
— Лена! Ты думаешь, мне женщины никогда не делали больно? Можно подумать, прямо все кругом в меня влюблялись, а я этакая неприступная крепость! Как бы не так! Получал и я щелчки по носу и весьма ощутимые. Мужику за подлость хоть в лоб дать можно, а женщине? — спросил Стас. — Утерся и пошел!
— Неужели? — с недоверием поинтересовалась журналистка. — А поконкретней.
— Конкретней? Пожалуйста, — согласился мужчина.
— Единственный раз у меня была мысль жениться. Где-то лет в сорок. Закончилось это ужасно, — иронично усмехнулся Оболенский. — Ларисе было чуть за тридцать лет. Работала в нашей же системе и занимала довольно высокую должность. Наш город не Москва и даже не Тюмень, и о наших отношениях стало всем известно. Тогда я предложил Ларисе жить у меня. Мы прожили вместе месяцев шесть, и я всерьез подумывал о женитьбе. У нас было много общего. Я мог посоветоваться с ней по работе, она была прекрасной хозяйкой, вполне устраивала меня, как женщина.
Существовала одна проблема, ей очень хотелось иметь ребенка. Со своим первым мужем она развелась т. к. у них не было детей. Муж не желал обследоваться, а у Ларисы со здоровьем все было в порядке. Мне необходимо было как-то объяснить, что от меня детей у нее тоже не будет. Сразу я этого не сказал, а потом все тянул. Я был очень привязан к ней и не хотел, чтобы она уходила.
В один прекрасный день, — продолжая улыбаться, рассказывал он, — когда ее не было дома, нахожу на столе направления на анализы и справку из женской консультации о беременности у Ларисы 5–6 недель. Я в шоке! Отмотал в голове события пятинедельной давности и вспомнил, что улетал в Тюмень на три дня.
Пришла Лариса и на мой вопрос ответила, что сегодня была в гинекологии и вечером собиралась меня обрадовать. Она сразу категорически заявила, что аборт делать не будет. Тогда я молча показал ей справку из военного госпиталя, где мне делали операцию, в которой указывалось, что я стерилен.
Оказалось, что во время моего отъезда Лариса заходила по какому-то делу к бывшему мужу. Что у них произошло, и как они оказались в постели, я разбираться не стал. Но факт оставался фактом, Лариса забеременела. Вопрос о женитьбе отпал сам по себе.
Надо сказать, что чувствовал я себя прескверно, — усмехнулся Стас. — Вроде женщины, в плане секса, на меня никогда не обижались. И уезжал я не на три года и даже не на три месяца и вдруг такое. Мое мужское самолюбие было уязвлено.
Но оказалось, что кошмар только начинался. Когда у нее стал расти живот, меня все кругом осудили. Говорили, что Оболенский сделал ребенка и выгнал бедную женщину. Времена были другие, и нас вместе с ней даже на партком вызывали. Надо отдать ей должное, Лариса заявила, что ушла от меня сама и претензий ко мне не имеет. А когда она родила рыженькую девочку, у нее бывший муж рыжий, на меня стали смотреть с сочувствием. Муж забрал ее с ребенком сразу прямо из роддома.