Любя необычайные черты…

Власов Александр Иванович

«Улыбку лишь устойчиво любя…»

Улыбку лишь устойчиво любя, Светящейся натуре сердце радо. Не ведаю похожей на тебя, А вовсе не похожей мне не надо. Подчас определяется союз Отрадной лишь улыбкой в полной мере: Прекрасный блеск её – к устройству уз, Ущерб её – к их облачной потере. Тебе стяжать улыбкой лишь одной, Что прочему – ценой труда большого. Твоим устам отпущено с лихвой, Где

ровно всем отказано сурово.

«Тропой неторопливо двое шли…»

Тропой неторопливо двое шли, Но около развесистой сирени Больную пошатнули журавли, Посеяв озабоченные пени. Чтоб удержать изящный стан её, Подручный выразительно встряхнулся, Войдя в переживание своё Так остро, что садовник оглянулся. В ней голос истощился ко всему, Но стоило последовать улыбке, Черты больной почудились ему Вновь юными, пусть явно по ошибке!

Отец

«153…»

Подружку, уходившую с тоской, Кричал он издалёка безуспешно. Махнув от уязвления рукой, Своей дорогой двинулся поспешно. Чудная же сошла с тропы своей В объятия травы непроходимой, Подкошенно припала сразу к ней, Чтоб оказаться малоразличимой. Лишь волосы, богатые сполна, Виднелись, обольстительно белея. Во мгле рыдала сдавленно она Среди репья, полыни и кипрея.

«Понятная Творцу лишь одному…»

Понятная Творцу лишь одному Творила далеко небезнатужно, Что не было столь нужно никому, Как ей самой не больно было нужно. Соблазн отдохновения губя, Терпеть ей помогала, знать, идея. Больная странно мучила себя, Возможностью не мучиться владея. Но, впрочем, око видело поздней, Что в эти дни, средь истинной печали, Все действия имели смысл у ней, Серьёзной пользе часто отвечали.

«Цветёт и возвышается люпин…»

Цветёт и возвышается люпин У временно открытого окошка. На коврике – заброшенный кувшин И чувствами забывшаяся кошка. Покоится нечистая вода Под кольями расшатанной ограды. Закрался вид укора навсегда В осины, в их ущербные наряды. Но здесь и животворное чутьё Отметила ты в каторжнике дела; Стрелой похитив яблоко моё, До косточек его с улыбкой съела.

«Хозяйку разругала раз ему…»

Хозяйку разругала раз ему, Заела, мол, обидными речами. В

отраду сообщил ей потому, Что очарован этими плечами. Воздушный поцелуй не без тепла Губами второпях изобразила, А вскоре на тарелке принесла Пирожные ко рту библиофила. Шепнула, что хозяйке ни к чему Увидеть это всё без покрывала, А значит, угощаться всласть ему Накраденным эффектно предлагала.

«Не жаловать ей мрамора того…»

Не жаловать ей мрамора того, Что муж одушевлённо взял у друга, Хранившего полжизни для него Чудесный дар исчезнувшего круга. Претит он ей, такой, как люди все. Дождётся нимфа пагубного жеста. А спутник изумляется красе, Дождавшейся намеченного места. Вздыхает он избыточней всего О девушке со стриженной пшеницей, Валявшейся в подушках у него Когда-то возле этой бледнолицей.

«Шумели ивняки в осенней мгле…»

Шумели ивняки в осенней мгле, Безмерной скорбью сердце разрывало, Но маленькое счастье на земле Среди цветных огней существовало. Всё медлили за столиком они, И тронул он её нагие руки, Смелея в обольстительной сени, Где глохли протестующие звуки. Тяжёлую вокруг имея тьму, Сказал он удивляющейся фее, Что нравится в ней лёгкий нрав ему, Лишь только с ней ему легко, точнее.

Птичка

«Под ивами, густыми искони…»

Под ивами, густыми искони, Струится речка, сердце мне волнуя. Вода шумит и пенится в тени, Каменья неподвижные минуя. А камень отличительно большой, Морщинистый, коснеющий замшело, В полдневной мгле почия над водой, Светилом освещается всецело. На нём увлечься думой властна ты. Но лучшим обольщаться поцелуем — Узнать изнеможение тщеты: Неужто не завидно мы бытуем?

«Ища любви расцветкой лепестка…»

Ища любви расцветкой лепестка, Цветы не стали радостью для дома: Головки их ограбила рука Слепой неосторожностью приёма. Податливо прощаешься с душой, Во дни близкоконечные не веря: Является к убитости большой Красе наималейшая потеря. Не сделаешь отмстительного зла, Где попросту проблемно по-другому. Оставьте же неладные дела, Неладные позвольте Всеблагому.