Любящие сестры
Шрифт:
– Ты замерзла? – встревожилась Энни, сама покрываясь мурашками под своим мужским габардиновым пальто, которое при ходьбе хлопало ей по лодыжкам.
– Нет, – ответила Лорел, – я же в свитере. Ривка отдала мне свитер Хавы, ей он уже не лезет.
Вероятнее всего, Ривка заметила, что Лорел мерзнет и подыскала ей подходящий свитер. Она так добра к обеим сестрам, что практически приняла их в свою большую шумную семью. Энни то и дело приходится благодарить ее то за одежду и одеяла, то за свежеиспеченную халу.
– Хорошо, – сказала она, поворачивая на более широкую Кей-авеню, застроенную домами
– Знаешь, сегодня после школы Ривка обещала поучить меня шить. Вот выучусь и сошью тебе что-нибудь. – Голос Лорел звучал виновато, а глаза смотрели на старшую сестру из-под красной шапочки с выражением покорности. – Энни, я больше не буду ругаться на тебя. Но было бы так здорово, если бы у нас была маленькая елочка. Или хотя бы еловые ветки.
– Да… было бы здорово, – стараясь говорить весело, хотя внутри у нее все дрожало, отозвалась Энни.
Вспышку недовольства Лорел было гораздо легче вынести, чем эту овечью покорность. Энни пожертвовала бы многим, лишь бы устроить своей маленькой сестричке настоящий праздник. Но елки, которые продавали прямо с грузовиков по всему городу, были гораздо дороже, чем Энни могла себе позволить. А об украшениях и говорить не приходится, они требуют целого состояния.
В прошлом году они отмечали Рождество в Бель Жардэн вместе с Мусей. Мать была в необычайно хорошем настроении. Они втроем наряжали елку, Муся пела «Рудольф, красноносый северный олень», а потом Лорел прочитала детские стишки собственного сочинения. Вереница разноцветных фонариков, свисающие с веток украшения, гипсовые фигурки Девы Марии, сидящей у яслей, Иосифа, трех мудрецов, ослика, овец и, конечно, Младенца Христа. Одна из ножек Младенца отломилась, и Муся, достав тюбик с клеем, сказала:
– Ну-ка приклеем твою ножку, чтобы ты потом смог ходить по воде, мой маленький человечек. Да и не только по воде. Тебе предстоит еще совершить немало чудес!
Ах, если бы сейчас произошло совсем маленькое чудо – пусть они найдут елку!
На перекрестке Кей-авеню и Шестнадцатой улицы они прошли через газон возле аккуратного дома из красного кирпича с картонным лицом Санта-Клауса, торчащим из трубы. Мерзлая трава хрустела, словно ломающееся стекло под туфлями Энни. На другой стороне улицы уже виднелась табличка «Начальная школа № 99» на фасаде мрачного кирпичного здания, окруженного высокой металлической оградой в виде цепей. Ничего похожего на школу Грин-Окс с ее лужайками, футбольным полем, теннисными кортами! Просто бетонный двор и охрана – как в тюрьме. Ужасно жаль бедную Лорел, которой приходится ходить сюда каждый день.
Энни вспомнила, как трудно было устроить сестру в школу. Она до неприличия нервничала, сказала, что Лорел у нее под опекой, что у них был пожар и все документы уничтожены. К счастью, школьная секретарь оказалась не столько, подозрительной, сколько раздраженной. Теперь Энни знала, что в этой школе много детей, родители которых сбежали из Никарагуа или Гаити и не имеют даже вида на жительство.
При виде школы Лорел замедлила шаги, словно преодолевая невидимую преграду. «Она тоже ненавидит это место», – подумала Энни, чувствуя, что сейчас заплачет, и с трудом превозмогая стеснение в груди, чтобы вздохнуть.
– Рождественское представление нашего класса
– Жаль, что у меня нет времени посмотреть!
Лорел настоящий художник. Стоит только вспомнить чудесные маленькие картинки, которые она рисовала Мусе в больницу, – удивительно живые собачки, обезьянки, белки. Она так тонко чувствует цвет! Однажды Ривка хотела выбросить заношенную пеструю шаль, а Лорел сразу представила себе, как живописно будет выглядеть их старая тахта, если покрыть ее этой шалью.
– Ты думаешь, Долли тоже придет?
– Я не спрашивала. Но можно не сомневаться, она любит такие вещи, – вымученно улыбнувшись, Энни добавила: – Смотри, Лорел, я предупредила тебя насчет Рождества. Притом мы можем пригласить Долли к себе. Купим ветки остролиста повесим белую омелу и будем петь рождественские гимны.
– Груберманы нас услышат, – сказала Лорел, но в уголках ее губ наконец-то появилась едва заметная улыбка.
– Пускай, – ответила Энни, тоже воспрянув духом. – Пускай хоть весь Бруклин слушает.
– Нет, дорогая, так не пойдет! Видишь, как ты скривила? Дай-ка я покажу тебе.
Ривка пододвинула стул поближе к Лорел, сгорбившейся перед старой машинкой «Зингер» в углу шумной гостиной. Куски материи, которые Ривка дала ей для тренировки, лежали у нее на коленях. Ривка показала, как размечать швы, закалывая булавками, и как потом направлять ткань под иглу, нажимая ножную педаль, чтобы привести машину в действие.
Кивнув, Лорел попробовала еще раз. Пальцы ее побелели от чрезмерного усилия, придерживая ткань, чтобы ни одна морщинка не застрочилась в шов.
«Бедная маленькая шейнинке, – думала Ривка, глядя на слабые детские ручки, торчащие из рукавов слишком большой тенниски, такие прямые и тоненькие, словно булавки, которыми она скалывала куски материи. – Такая старательная! Слишком рано ты хочешь стать хозяйкой, деточка!»
А посмотреть, как она порхает вокруг Ривки в кухне! Не то, что Сара в ее годы. То просит покатать тесто, то возьмется бить яйца, обрезать крылышки цыплят. Даже картошку для кугеля чистит с удовольствием. А вопросы так и сыплются из нее:
– Ривка, а почему ты выбросила это яйцо?
– Там на желтке кровь, дорогая, поэтому оно не годится для кошера.
Или вчера:
– Ривка, а почему у тебя шарики мацы такие пышные, а у меня – как мячи для гольфа?
– Маленький секрет. Я замешивала тесто на сельтерской воде, а не на простой. Притом катать шарики нужно очень осторожно, так же осторожно, как пеленать новорожденного младенца.
А теперь она исполнена решимости научиться шить. И научится, в этом Ривка нисколько не сомневается. У нее крепкая хватка Может, пока не такая крепкая, как у старшей сестры. Но она, словно солдат, готовящийся к войне. Вроде бы тихоня, а такая умница! Вон как сумела выманить застенчивого Шмуэля из его скорлупы – попросила поучить ее еврейскому языку. Эта девочка поняла то, чего никто больше не понял, – что девятилетний Шмуэль, средний между распорядительным Хаймом и неугомонным Яковом, нуждается во внимании.