Лючия, Лючия
Шрифт:
– Большие амбиции.
– Этого недостаточно. Она разгадала секрет, как получать большую прибыль в этом деле, ей что-то такое известно. Или, может, она знает все. Как ты думаешь?
– Не знаю.
– Мое звание главного модельера – липа. На самом деле я просто слуга Хильды Крамер.
– Я думаю, тебе следует это с ней обсудить.
– И что же я ей скажу? «Прочь с дороги, старая вешалка?»
– Нет, просто скажи ей, что ты хочешь встречаться с заказчиками самостоятельно, чтобы учитывать все их пожелания при изготовлении платья…
Я замолкаю, потому что вижу, как
– В самом деле, мисс Сартори? – слышится от двери глубокий голос Хильды. – С каких это пор швея советует мне, как руководить отделом?
Мисс Крамер держит в руках пару алых туфель, украшенных бисером. В первую секунду я поражаюсь, как это она помнит мое имя, но тут же чувствую, как желудок съеживается от ужаса, и прижимаю руку к животу. Я смотрю на Делмарра – он продолжает стоять, но глаза его зажмурены.
– Вон, Сартори, – командует Хильда и поворачивается к Делмарру: – Мне нужно поговорить с вами.
Я спешно ретируюсь из кабинета и подхожу к своему столу. Рут говорит мне из-за ширмы:
– Когда я увидела, как она входит, было уже слишком поздно предупреждать тебя. Видела ее костюм? Это от Скиапарелли.
Невероятно, что в такой ситуации Рут способна думать о моде.
– Она ведь уволит Делмарра, – шепчу я. – А следом и меня.
– Не уволит. Кто тогда станет работать? Знаешь, как трудно найти настоящий талант? Она не так глупа и знает, что мы соберем свои булавки и уйдем к Бонвиту, не успеет она выговорить «прострочить».
– Сартори. Каспиан. Зайдите ко мне, – из своего кабинета объявляет Делмарр.
Хильда отодвигает его и выходит из отдела.
– Прошу прощения, – говорю я Делмарру. – Она все слышала?
– Последнюю часть.
– Я уволена, да? – Мысль о том, что я потеряла работу, подобна смерти.
– Нет, все в порядке. Но ради бога, когда вы чувствуете запах «Жё ревьен» [17] – значит, Хильда где-то рядом, поэтому прекращайте всякие разговоры.
– Ладно, что она сказала? – спрашивает Рут.
17
В переводе с фр.: «Я возвращаюсь».
– Хм, мы должны сшить платья для сестер Макгуайр. А потом… нам придется сделать двадцать семь монашеских сутан для послушниц Святого Сердца в Бронксе.
– Нет! – театрально прислоняется к стене Рут. – Она пытается уморить нас.
– Точно. Грубая шерстяная ткань и белый воротник-стоечка.
– Она случайно услышала мои слова и решила нас проучить, – бормочу я.
– Нет, – говорит Делмарр, но его голос звучит скорее вымученно, чем утешительно. – Помните, что земля, на которой построен универмаг, арендована у Святой Римской Церкви, поэтому мы обречены принимать заказы на пошив сутан.
– Но мы шили для них в прошлом году, – смотрю я на Рут. – Простите, это моя вина.
– Нет, этому совсем другое объяснение, – говорит Делмарр. – Это я виноват. Сестры Макгуайр в курсе, кто на самом
– Они знают, что это ты их моделируешь?
Я поражена. Хильда, наверное, в таком бешенстве, что смогла бы разорвать шерстяную ткань голыми руками.
– Кто им сказал?
– После работы я пошел в «Эль Марокко» выпить коктейль. С собой прихватил альбом с эскизами. И вот сижу я в баре, а одна симпатичная и любопытная девушка, подруга моих приятелей, поинтересовалась, как я зарабатываю на жизнь. Я показал ей свои рисунки.
Оказалось, что эта красотка не кто иная, как парикмахерша Филлис Макгуайр. Она-то и рассказала сестрам Макгуайр обо мне, и когда Хильда пришла на встречу с Филлис, та ей заявила, что хочет увидеть одно из платьев Делмарра.
Мы с Рут переглядываемся и визжим. Какая удача! Какое счастье, что Филлис Макгуайр запомнила имя Делмарра и смогла повторить его Хильде.
– Дамы! Успокойтесь, – говорит Делмарр, хотя сам не может не улыбаться. – Итак, монашеские сутаны нам заказали затем, чтобы поставить меня на место.
Мы с Рут возвращаемся к своим столам. Я смотрю на нее и знаю, что она думает то же, что и я: Хильде Крамер не удастся долго удерживать Делмарра при себе, скольким бы монахиням в Бронксе ни требовалась новая сутана.
Первое правило большой семьи гласит, что обязательно у кого-нибудь случаются неприятности. Но именно поэтому они и забываются быстрее. Когда я расстроила помолвку, мама не разговаривала со мной какое-то время, но потом смягчилась, и теперь мы живем почти так же, как и прежде. Помогает и то, что каждая женщина нашего прихода говорит, что ее сын – мой поклонник, и все что мне нужно сделать – выбрать наиболее подходящего. Маме не терпится, чтобы я поскорее нашла себе достойного мужа, и когда я слышу, как она плачет на кухне, мне больно от мысли, что эти слезы она проливает из-за меня.
– Мама, что случилось? – спрашиваю ее я и обнимаю.
Она разбивает яйцо в миску с тертым сыром рикотта и бросает щепотку соли.
– Я плохая мать. – Она отворачивается и медленно всыпает муку, помешивая массу вилкой. Она делает пасту.
– Кто тебе это сказал? Неправда, – беру я у нее миску и заканчиваю всыпать остатки. Мама посыпает мукой кухонный стол и со шлепком кладет на него тесто.
– Это правда. Твой брат Роберто женится. – Мама месит тесто, досыпая муку на стол, чтобы тесто стало более плотным.
– Как?
Роберто не приводил к нам на воскресный обед ни одной девушки, да и сам он никогда не бывал на обеде в другой семье. Он ни разу не упоминал о серьезных намерениях в отношении кого-нибудь.
– Мама, ты ничего не напутала?
– Нет. Завтра. В нашей церкви Святой Девы Марии из Помпеи. В задней части, – мама вся трясется. – В ризнице, – раскатывает она тесто большим кругом, потом берет нож и нарезает тесто длинными полосками.
– Господи! Ты серьезно? – сажусь я.
Мама что-то бормочет. Как говорят в кино, это вынужденная свадьба. А в нашей церкви правила таковы, что, если девушка того не заслуживает, то обряд венчания не может проводиться у главного алтаря.