Лючия, Лючия

Триджиани Адриана

Я сажусь и снимаю ботинки, и вдруг понимаю, что в доме ужасно тихо. Потом подхожу к перилам лестницы и вижу прикрепленную к ним записку: «Приходи в больницу Святого Винсента! У нас родилась девочка!» Я несусь к двери, в спешке натягиваю ботинки и бегом бегу пятнадцать с лишним кварталов, чтобы поскорее увидеть мою новорожденную племянницу.

В больнице тепло. Я нахожу лестницу, которая ведет на третий этаж в родильное отделение, и несусь по ней, перескакивая через две ступеньки. Коридор перед палатами новоиспеченных мамочек больше похож на зал ожидания какого-нибудь

вокзала, чем на больницу. Счастливые отцы неловко пытаются взять на руки своих детей и выглядят такими неуклюжими и озадаченными. Одна пожилая леди берется им помочь, но папочки не понимают, что детей нужно укачивать, чтобы они не плакали. В этой неразберихе только медсестре удается сохранять спокойствие. Я подбегаю к регистратуре и осведомляюсь о Сартори. Медсестра улыбается и указывает на комнату для новорожденных. В молчании рядом со стеклянной стеной стоит целая толпа народу. Среди них я вижу и моих маму с папой и братьев, и семью Ланселатти.

– Прошу прощения, – говорю я людям, дожидающимся своей очереди, и протискиваюсь к родителям.

– Как она?

– О, Лючия, роды прошли хорошо, – с гордостью говорит мама. – Шесть фунтов, три унции. Она такая кроха, но сильная.

– Которая из них? – хочу знать я.

Роберто показывает на младенца, туго спеленатого белой фланелевой простыней.

– Только посмотри, какие у нее волосы.

Ее личико виднеется из свертка, красивая малышка с целой копной черных волос.

– Она просто ангел! – с гордость говорит папа. – Так же прекрасна, как ты, Лючия… – Папа почти плачет от счастья.

– Ее прическа напоминает мне накладку из волос мистера Кастеллини. Много-много волос на макушке и почти ничего по бокам головы, – комментирует Эксодус.

Братья смеются.

– Не вижу ничего смешного, – сердится мама. Мне приходит на ум, что в отношении моих братьев эти слова мама произносит чаще всех остальных.

Папа обнимает маму. Они смотрят на ребенка с таким обожанием, что мне становится понятно, почему у мамы нас пятеро. Разве может что-то сравниться с этим? Ни в чем так не проявляется сила надежды, чем в новорожденном.

– Эй, давайте отойдем, пусть и другие семьи посмотрят, – говорю я всем.

– Andiamo! – говорит мама, легонько подталкивая локтем папу, чтобы тот увел братьев в комнату ожидания.

Входит медсестра с медицинской картой и смотрит на нас.

– Дайте угадаю. Итальянцы, – улыбаясь, говорит она. – Вы, ребята, владеете особым секретом, как заполнять собой все пространство.

– Мы вели себя слишком шумно? – спрашиваю ее я.

– Нет-нет, это шутка. Розмари хотела бы увидеть свою мать, миссис Сартори и Лючию.

– Теперь я тетушка Лючия, – радуюсь я.

– Мальчики, – наставляет мама, – идите домой, мы придем через некоторое время.

– Мы с Роберто посидим в комнате ожидания, – говорит ей папа.

Вместе с медсестрой мы идем по тихому коридору к палате Розмари. Впереди – мама, потом миссис Ланселатти, а следом я. Когда мы входим к Розмари, мама берет миссис Ланселатти за руку. Невестка обессилена. Она выглядит совсем крошечной, и то, как она

сидит на кровати, откинувшись на подушки, напоминает мне миссис О'Киф из «Кридмор».

Миссис Ланселатти обходит кровать, целует свою дочь, гладит ее по лицу.

– Я так тобой горжусь, – говорит она.

– Было совсем не больно, ма. Я хочу, чтобы вы первые услышали, как мы решили ее назвать. Ее имя Мария Грейс, в честь наших мам, – улыбается Ро.

Мама и миссис Ланселатти не могут сдержать слез.

– Теперь идите. Мне нужно спать.

– Грейс, я сделала жаркое, – говорит мама миссис Ланселатти. – Приглашаю вас всех на ужин.

– Благодарю. Это так любезно с вашей стороны, – говорит миссис Ланселатти. Мамы целуют Розмари и выходят.

– Спи крепко, Ро, – говорю ей я и поворачиваюсь к двери.

– Лю? – хватает она меня за руку.

Я беру ее руку и сажусь рядом на кровать:

– Что такое?

– Я только что сделала самое важное дело в моей жизни. Но так странно… – Розмари смотрит в окно, из которого видно только кирпичную стену соседнего здания. – Мне кажется, что неправильно приписывать эту честь себе.

– Что ты имеешь в виду?

– Знаешь, все произошло так быстро, мне даже не успели сделать обезболивание.

– Не может быть!

– Ничего, я даже рада. Мне хотелось увидеть ее рождение. Мои подруги рассказывали, что они просто засыпали, а проснувшись, уже были матерями. Мне это не нравилось. Я хотела увидеть своими собственными глазами ее появление на свет.

– На что это похоже?

– Она пришла в этот мир с поднятыми вверх ручками, как будто тянется за чем-то. Врач перерезал пуповину и медсестра уже было собралась ее уносить, но я закричала: «Нет! Дайте мне мою дочь!» Наверное, им нужно было сначала осмотреть ее, но, видно, я так напугала своим криком медсестру, что она протянула Марию Грейс мне. И малышка узнала меня! Она прижалась ко мне. Потом медсестра унесла ее вымыть.

– Тебе было страшно?

– Немного, – водит она рукой по простыне и улыбается. – Но потом я почувствовала… почувствовала… облегчение.

Если бы Розмари могла видеть семьи Сартори и Ланселатти, когда они стояли у окна в комнате для новорожденных, она бы поняла, что ее будущее определила совсем не свадьба. Именно день рождения ее ребенка останется у всех в памяти.

– Ты так спокойно обо всем рассказываешь, – восхищаюсь я.

– Я не так себе все представляла. Совсем не так Такое ощущение, что Мария Грейс была парашютисткой, а я – ее парашютом, который помог ей сделать безопасный прыжок. Она появилась на свет, и на этом моя работа закончилось.

– Это только самое начало твоей работы, – смеюсь я.

– Знаю. Но я знаю и то, что она больше не принадлежит мне. Она отдельный человечек.

В палату входит медсестра с моей новорожденной племянницей.

– Пора покормить ее, – говорит она Розмари.

– Я пойду, – говорю я невестке.

Медсестра отдает ребенка Розмари. Мария Грейс кажется еще меньше, чем тогда, когда я видела ее в комнате для новорожденных, ее волосы иссиня-черные и такие густые, будто на ней берет из черного меха.