Люциана. Трилогия

Мила

никуда не спешила. Ее рабочий день закончился, и она наслаждалась короткими минутами свободы. Полчаса наедине с собой под желто-пепельным светом фонарей в мягких осенних сумерках. Темная аллея, багряные и оранжевые деревья, полусонный, словно угасший, как догоревшая свеча, город, опустевшие дороги. Хорошо, что она живет далеко от больших городов, где после захода солнца жизнь только начинается и среди толпы безликих, равнодушных и суетливых прохожих никому нет до тебя дела. Мила идет через парк, одна. Звенящая тишина ласкает слух, шелестит пожухшая листва, воздух свеж и приятен и на душе необычное волнение, от которого хочется плакать. Нет, это не грусть — это полчаса свободы, полчаса наедине со своими мыслями и мечтами. Полчаса — это время, которое молодая женщина ежедневно тратила на дорогу домой. Страшно представить, как много утратила и пропустила бы Мила, променяв драгоценные минуты раздумий на грязный зловонный автобус, где на пассажирских местах восседают равнодушные люди, мечтающие только об одном — не видеть друг друга, и поэтому они пялятся в окно или разглядывают содержимое своих сумочек, стыдливо отворачиваясь, попивают пиво, дремлют, читают, или ругаются с кондуктором, чтобы скинуть накопившийся за день стресс. Причем, стресс снимают обе стороны. И сядь она в этот автобус, у нее не осталось бы места для себя, для глубокого вдоха облегчения и смешанной радости, легкой полупечали, она уподобилась бы им — обозленным, грубым, пустым, обиженным на весь белый свет.

Для Людмилы вечер был особенным временем суток, молниеносным и возвышенным мгновением, когда она, словно обретала себя настоящую… всего лишь на полчаса. Чувствовала свою индивидуальность и целостность, отрешенность от всех сует и тревог и….. Она чувствовала себя другой. Всегда, с самого детства. Ее сны, видения, мечты — все было другим. Сначала ее избегали все, кого она знала: ровесники, одноклассники, соседи. Родители пытались лечить, уговаривать, приводить в пример детей своих друзей, одноклассников и соседей, а потом Людмила научилась скрывать истинную себя от других и сама забывала о том, кто она. Социально адаптировалась, так сказать. И однажды жизнь встала на свои ржавые рельсы и понесла в будущее, такое же, как у подавляющего большинства, такое же, как у тех, с кем с утра она ехала на автобусе в пыльный офис. Спокойная, размеренная жизнь, пустая и однообразная — она оставила Миле так ничтожно мало: лишь неизменные полчаса для себя настоящей.

Людмила Ларина, в девичестве Корсакова, не раз уже пожалела, что сменила фамилию. Странно, что ей, вообще, удалось выйти замуж. Точнее, Мила никогда особенно и не стремилась связать себя узами Гименея. Институт брака не внушал ей ни доверия, ни особой радости, ни стабильности и уверенности, о которой мечтают многие девушки. Просто так сложилось. Все ее подруги выходили замуж. А Мила еще слишком хорошо помнила колкие шутки и издевки от доброжелательных однокашников, ей не хотелось выглядеть белой вороной. И двенадцатого сентября, ровно десять лет назад в день своего двадцати двухлетия она вышла замуж за Анатолия Ларина.

Любила ли она его? Способна ли ее душа — странная, запутавшаяся в недрах мятежного подсознания, сломленная, приспособившаяся — любить кого-то еще, кроме самой себя, испуганной и растерянной? Ни душа, ни Мила не знали ответ на этот вопрос. Ее сердце дремало, и она сама, подобно Белоснежке, заточенной в хрустальном гробу, уже давно не ждала пробуждения. И не верила в сказки и чудеса…. Но видела смерть, боль и одиночество.

Родители умерли друг за другом несколько лет назад. Мила тяжело пережила их уход. Внезапный и трагический. Словно бывает иначе…. Пусть родители никогда не понимали ее, не знали, как банальность, рутина и хваленая стабильность ломали личность дочери, ее сатирическую романтично-трагическую и даже поэтическую натуру. Мила все равно любила их. Разве можно смириться и принять смерть тех, кто дал тебе жизнь, воспитал и поднял на ноги? Ничто и никто не заполнят пустоты в полном горечи сердце, лишенного двух самых близких и родных людей. Людмила долго и безутешно оплакивала родителей, но не стала более одинокой. Просто невозможно быть более одинокой…. Прошло время. Недели, месяцы, год… Однажды она трезво оценила случившееся и до конца осознала, что осталась одна. Не стало двух людей, которые были ей дороги, но так по-настоящему и не узнали свою дочь. А, может, и она их не знала. Толик пытался утешить. Но разве он мог знать, что творилось в ее душе. Разве хоть кто-то мог…. Иногда Миле казалось, что смерть — это избавление, это покой и уединение, возвращение в себя. На последнем аккорде мелодии жизни смерть торжественно снимает маски и смотрит в глаза, улыбаясь беззубым ртом. Но Мила боялась смерти, боялась, что люди увидят ее без маски и начнут смеяться.

Глупо? Наверно, она глупая, несмотря на два высших образования. Людмила могла бы достичь большего, чем должность старшего менеджера в перспективной компании, торгующей компьютерами. Она могла

бы… Но зачем? Кому нужны суетливые движения? Беготня вверх-вниз по карьерной лестнице. Выживание за счет других, хождение по головам, стратегические планы. Втянись она в колесницу достижения успеха, не осталось бы этой темной аллеи в безлюдном парке, и ветер не раздувал бы ее темные, как смоль волосы, и она не вдыхала бы аромат увядающего лета с примесью надвигающейся грозы. Она не увидела бы, как скользят желто-красные листья по пестрому ковру земли. Грязный неровный асфальт с подсыхающими лужами и вспыхивающая россыпь звезд на небосводе. Какой контраст и какая идиллия.

И у нее не было бы получаса, чтобы признаться, что жизнь ее — одно сплошное ничто, а муж, скорее всего, давно завел любовницу, а с ней живет по привычке, просто потому, что ничего не хочет менять. Слишком много лет, слишком много ничего нестоящего имущества. Перемены — что это такое? Излишняя суета, напрасно потраченное время. А развод? Суды, разборки — целая эпопея, брошенные плоды бесцельно прожитых лет. Несмотря на иронию, Мила была уверена, что именно так и думает Толик, собираясь в очередную многонедельную командировку. Она читает это в его взгляде — смесь жалости, презрения и холодного равнодушия. А Мила притворяется, что все нормально, как обычно. И она будет ждать его, и приготовит ему ужин, и постирает его рубашки, и даже спросит, как он съездил…. Обидно? Кто-то скажет, что она унижает себя, свое достоинство, но это не так. Ей не больно. Ей все равно. Завтра снова на работу. И она расскажет коллегам, что у нее идеальный брак. А они сделают вид, что поверили ей, насмешливо взглянув на ее вышедший из моды наряд и бледное лицо без намека на косметику. Только ее давно не трогает, что подумают о ее облике другие. В ней есть что-то пострашнее внешней заурядности. Что-то спрятанное, полузабытое, дикое и чужое….

Но сейчас. Сейчас у нее было полчаса, чтобы признаться себе…. Чтобы захотеть жить. Чтобы забыть о снотворном, без которого не начинается ни одна из ее ночей. И вспомнить о мечтах, о мыслях и надеждах, которые наполняли ее когда-то давно. Так давно, что, кажется, это было в прошлой жизни.

Запнувшись за камень, Мила Ларина, чуть не полетела носом на асфальт, но удержала равновесие и громко рассмеялась над собственной неуклюжестью. Ветер кинул листья ей в лицо и женщина снова покачнулась. "А ведь я стою посреди дороги. Как я здесь очутилась! — пронеслось у нее в голове, перед тем, как в глаза ударил слепящий свет фар. " Черт, а у меня еще оставалось пять минут…."

"Темно. И больно. Как больно. Я не могу открыть глаза. Умерла? Это вряд ли. Иначе не было бы боли. Жива. Тяжелый вздох. "Я не одна? Я чувствую чье-то присутствие. Это одна из способностей, которые я спрятала давно, но сейчас боль выпустила их. Но я не слышу мыслей. Не чувствую жизни, рядом с собой. Неужели все-таки мертва? Нужно попытаться открыть глаза, а не философствовать. А..х. Не могу. Я словно сплю, но ощущаю окружающий мир, и я в теле. Мне больно. Не могу не о чем думать, кроме боли. Нужно понять, где ее источник. Нога, левая нога и ребра. Меня сбила машина. Точно. Блеск фар. Еще я помню музыку. Чертов ублюдок-водитель ехал, балдел, может, даже подпевал и дергал ногой в такт мелодии. Разве ему до меня. Значит, это он меня привез сюда. Я не в больнице — это точно. Я открываю глаза. Боже, что это? Все словно в тумане. Какая красивая комната, словно из моих снов. Просторно. Сумрачно. Торжественно тихо. Бледно-голубые стены, высокий потолок, изящная мебель, дорогие побрякушки, изысканная обстановка в венецианском стиле. Здесь, как в музее, а я лежу на кровати, большой и удобной. Я слышу шаги. Сильные властные, уверенные, неуловимые…. Так бывает? Я вся перехожу в слух. Мне не страшно. Я давно разучилась бояться. По-прежнему очень больно, да так, что не могу повернуть голову и увидеть своего обидчика. Но вот его лицо склоняется надо мной. Боже, как он красив! Я хочу плакать, глаза щиплет. Дыхание срывается, а сердце пускается вскачь. Синие непроницаемы холодные глаза смотрят на меня или сквозь меня. Не могу понять. Этот взгляд изучает, засасывает, лишает сил. Какие черные зрачки, а за ними пустота. Губы чувственные, четко очерченные и сложенные в слабое подобие улыбки. Нос тонкий, брови, словно у женщины — изогнутые и высокие, скулы впалые, а ресницы пушистые, шелковистые, ухоженные светло-русые с золотинкой волосы мягкой волной касаются моего лица. Я никогда не видела подобной идеальной красоты. Он мне снится. Я пытаюсь вернуться себя, я не слышу его мысли. Или мои выстроенные за десятилетия барьеры слишком велики, что мне теперь не снять их.

— Привет. Я Ричард. — Тембр голоса совершенно неописуем, он словно ласкает, пронзает, струится сквозь меня. Серебристый звон колокольчиков раздается в голове, накрывает тонкой паутиной блаженного умиротворения. Я во власти этого голоса и его красоты. Почему же я не слышу его мысли? Впервые за столько лет мне это действительно нужно, жизненно необходимо. Туман снова окутывает с головы до ног, растворяя золотую паутину радости и счастья. Теперь я чувствую покой и негу. Я словно плыву. Как во сне. Его улыбка, ямочки на щеках…. Теплые влажные губы касаются моего лица. Если я сплю, что пусть это мгновение длиться вечно. Пусть он целует меня. Всегда. И, как ответ на мои мольбы, его руки, прохладные и нежные, снимают с меня блузку так умело, так быстро. Я не успеваю за ним. Он — сильный. Его тело состоит из твердых мышц, я глажу его ладонями и слышу свой собственный стон. Да. Мне именно это нужно. Сейчас…. Я так устала. Я так хочу тепла. Капельку тепла и надежды на то, что все еще жива и нужна…."