Шрифт:
Глава 1. Конкретный попаданец
Как же раскалывается голова!
Похоже, вчерашняя вечеринка удалась на славу...
Каждая клеточка тела словно спешит сообщить о том, что она еще жива – сообщить, отзываясь острой болью, пронзающей меня подобно раскаленным стальным прутьям...
Кааайф!
Нет.
Ни разу не кайф – похоже, это тело не умеет преобразовывать боль в тягучие потоки наслаждения.
А значит, нужно поскорее избавиться от бесполезной оболочки и ото всех неприятных ощущений
Точнее, ногу этого тела.
Которое я тут же покидаю легким усилием...
Нет.
Не покидаю.
Дичайшая боль, зародившаяся где-то в районе переносицы, раскаленным потоком лавы устремляется вниз и дальше, проносясь по позвоночнику и вынуждая меня изогнуться, словно одержимого, терзаемого молитвами нерадивого экзорциста-самоучки.
Хорошее сравнение, веселенькое.
Уж что-то, а чувство юмора у меня прекрасное.
Впрочем, это наследственное.
Боль утихла, а я снова напрягся, пытаясь покинуть страдающую оболочку.
И снова неудачно.
Что же мы вчера такого творили?
И кто такие «мы» – кто-то еще был со мной?
Да и какой нынче день недели – тоже надо бы выяснить.
Ладно. Раз не удается избавиться от тела, то для начала нужно разобраться с болью – уж это всяко попроще будет.
Достаточно щелчка пальцами, и исцеляющая волна дарит долгожданное облегчение...
Нет.
Не дарит.
Да чтож за день такой паршивый, а?
Этот простейший фокус я проделывал раз этак... Хм, интересно, а такое число уже существует? Если нет, то нужно его придумать.
Но только после того, как найдуспособ избавиться от боли. Или от тела. Кстати, раз уж я вынужден в нем слегка задержаться, надо бы оценить его физические данные. То, что оно плохо переносит похмелье, или от чего я тут страдаю – это итак уже понятно.
Открываю глаза.
Ну надо же – первое действие с момента пробуждение, которое мне удалось.
Небо.
Серое, едва-едва окрашенное легким румянцем рассвета у горизонта.
Такое близкое и одновременно такое далекое.
Итак, мое временное тело.
Мужское, что вполне логично. Одето в какие-то обноски. По ощущениям – возраст тела лет 40-50 и, судя по всему, это были очень непростые пол века. Легкая степень ожирения, близорукость, искривление позвоночника, плохо сросшаяся после перелома кость левой голени, отсутствующий средний палец на правой руке...
Что я вообще в нем забыл? С каких это пор я пускаюсь во все тяжкие – а вечеринка, судя по всему, была знатная, – в таком жалком, слабом и запущенном теле?
В здравом уме и трезвой памяти я никогда бы не выбрал... ЭТО...
Может, смена оболочки оказалась вынужденной, и ничего получше под рукой не нашлось?
Боль заметно утихла.
Достаточно, чтобы попытаться вспомнить последние события, но...
– Эй, смотри, это не Хромой там валяется, а? – раздался хриплый голос совсем рядом.
– Вроде похож, – отозвался неуверенно второй голос. – Живой хоть? А ну, кыш!
– Ты чего! Мы же могли ее сожрать на завтрак...
Кроме голосов, это двое ничем не выдавали свое присутствие – ни потоков жизненной силы, ни ментальной ауры, ни даже крупицы Искры...
Хм.
Кажется, у меня серьезные проблемы.
Тело-телом, пусть даже хоть слепо-глухо-немой столетний паралитик – для меня это лишь мелкие и вполне решаемые неудобства. Но вот лишиться Дара – это действительно полный «оё-ёй» и тотальный «ая-яй». И ведь от используемой оболочки его наличие никак не зависит.
Итак, голоса.
Люди.
Американцы – то, как они используют слова и их своеобразное произношение не спутаешь с речью островитян или потомков колонистов.
Теперь хотя бы понятно, где я нахожусь – с точностью до континента.
– Слышь, Хромой, ты там не помер еще? – раздалось совсем рядом.
Может и помер. Я ведь не помню, в каком состоянии заполучил эту оболочку. Реанимация свежего трупа – не самый сложный трюк. Даже среди вас хватает умельцев, способных на такое.
– Ы-ы-ы...
Это я. Пытаюсь послать куда подальше надоедливые голоса вместе с их обладателями, но речевой аппарат отказывается мне подчиняться.
– Живой, – облегченно вздыхают рядом.
– Сча я его слегка полечу – живо на ноги встанет, – почему-то насмешливо пробормотал второй голос, и на меня что-то полилось.
Источник влаги в поле зрения не попал, так что мне лишь оставалось надеяться, что неизвестный шутник не вздумал справить прямо на меня малу...
– Stercus accidit! Ах ты fellator et squalidus!
Уж лучше бы сбылись мои предположения, чем... это!
Хотя, должен признать, на ноги меня своей выходкой этот мерзавец поставил – я вскочил так резво, что где-то хрустнуло, обещая легкий вывих, неприятную отечность и разнообразную синюшность в ближайшем времени.
Не знаю, какой из видов алкоголя на меня вылили, но, подозреваю, что далеко не элитный. Хотя, какая разница? Внутрь или наружу, в истинном облике или во временной телесной оболочке, но любой алкоголь в любой концентрации делает мне, как и любому представителю нашего рода... неприятно. Такая вот шутка нашего славного папаши.
Вскочив на ноги, я снова выругался и, распахнув крылья, взмыл...
Нет.
Не взмыл.
Потому что крыльев тоже не было.
– Смотри-ка, сработало!
– Эй, хромой, что с тобой? Вся одежда в крови! Ты что, кого-то пришил?
– Ага, и рожа тоже. Ты его что – съел?
Где-то впереди пронзительно взревел неизвестный мне зверь. Заслышав его вой, незнакомцы явно перепугались:
– Эй, это копы! Сматываемся! Не хватало еще, чтобы нас рядом с ним застукали... Кто его знает, чего этот обдолбанный придурок натворил.