Люди, боги, звери
Шрифт:
— Это не враги, — смеясь, объявил он. — Можно продолжать путь.
Теперь мы ехали по отличной широкой дороге вдоль высокой деревянной ограды, за которой паслось большое стадо вапити, или изюбров. Русские поселенцы держат их из-за рогов, которые высоко ценятся тибетскими и китайскими фармацевтами. После соответствующей обработки кипячением эти рога — они называются пантами — высушивают и продают китайцам за большие деньги.
Жители встретили нас с опаской.
— Слава богу! — воскликнула хозяйка дома. — А мы уж подумали… — Она осеклась, перехватив взгляд мужа.
Битва на сейбе
Постоянное ощущение опасности, обострив восприимчивость, сделало нас более осторожными. Несмотря на чудовищную усталость, мы не разделись и не расседлали лошадей. Держа наготове «маузер», я незаметно осматривался, изучал лица хозяев. Первым делом я заметил кончик ружья, торчащий из-под горы подушек, всегда венчающей здесь крестьянскую постель. Насторожило меня также то, что батраки то и дело заглядывали в избу за распоряжениями. Несмотря на длинные бороды и затрапезную одежду, они не были похожи на крестьян. В свою очередь, они внимательно разглядывали нас, ни на минуту не оставляя наедине с хозяином. Мы ничего не могли понять. Положение изменилось к лучшему только с приходом вожака сойотов, который, заметив в атмосфере натянутость, объяснил хозяину на своем языке, кто мы такие.
— Прошу прощения, — обратился к нам крестьянин, — но сами знаете, какие теперь времена — на одного честного человека приходится десять тысяч убийц и воров.
После этих слов в наших отношениях пропала всякая напряженность и беседа потекла свободнее. Хозяин знал, что от большевиков ему пощады ждать нечего: его дом был для казачьих офицеров своего рода перевалочным пунктом. Хотя старик слышал о гибели красного отряда, это его не успокоило. Прошел слух, что со стороны Усинского округа сюда движется красногвардейская часть, преследующая татар, которые гнали на юг скот, думая укрыться от большевиков в Монголии.
— Мы ждем их с минуты на минуту. Страшно боимся, — признался хозяин. — Мой работник, сойот, принес известие, что красные уже переправились через Сейбу и татары готовятся к нападению.
После этих слов мы тут же вышли из избы, проверили, на месте ли седла и тюки, а потом от греха подальше отвели наших лошадей в кусты неподалеку. Осмотрев ружья и пистолеты, мы заняли позицию у ограды, желая достойно встретить нашего общего врага. Через час мучительного ожидания один из работников прибежал со стороны леса и зашептал:
— Они уже прошли болото. Сейчас начнется.
Как бы в подтверждение его слов в лесу прозвучал выстрел, за ним еще и еще. Шла настоящая перестрелка, ее шум приближался к дому. Вот уже послышался конский топот и солдатская брань. Трое солдат, спасаясь от татарских пуль, ворвались в дом, отчаянно ругаясь. Один из них выстрелил в хозяина. Тот, не успев дотянуться до спрятанного под подушкой ружья, пошатнулся и упал на колени.
— А вы кто такие? — рявкнул другой солдат, наставив на нас дуло.
За нас ответили «маузеры», и ответили, надо сказать, удачно, потому что только один, стоявший у самых дверей солдат успел выскочить на улицу, но там попал в руки батрака, который тут же его и придушил. Завязалась перестрелка. Солдаты громко звали на помощь своих товарищей. Красные засели в канаве шагах в трехстах от дома, стреляя по окружавшим их татарам. Несколько солдат побежали на выручку лазутчикам к избе, но батраки встретили их оглушительным залпом. Стреляли они прицельно и методично, словно на учениях. Пятеро красногвардейцев упали на дорогу, другие поспешили назад к канаве. Вскоре мы заметили, как они, скрючившись, почти ползком, пробираются в дальний конец канавы, ближе к лесу, где остались их кони. Звуки выстрелов слышались все слабее, а потом мы увидели, как пятьдесят или шестьдесят татар преследуют красных, улепетывающих через поляну.
На Сейбе мы отдыхали два дня. Все восемь батраков нашего хозяина оказались переодетыми офицерами, скрывавшимися от большевиков. Они попросили у нас разрешения ехать дальше вместе, и мы охотно дали его.
Теперь мы продолжали наше путешествие в сопровождении восьми вооруженных офицеров и трех нагруженных лошадей и вскоре выехали на сказочной красоты долину, лежащую между Сейбой и Утом. Роскошные луга утопали в травах. В двух-трех домиках, стоявших вдоль дороги, никого не было. Все в страхе попрятались, услышав отзвуки битвы с красными. Весь следующий день мы преодолевали хребет, который местные называют дабан [11] , и, миновав район выжженного леса, где нам постоянно преграждали путь поверженные, покореженные деревья, начали спуск в долину, долгое время скрывавшуюся от наших глаз за горными отрогами. Где-то там, внизу, бежал Малый Енисей, последняя большая река перед монгольской границей. Находясь примерно километрах в десяти от реки, мы заметили вьющуюся над лесом струйку дыма. Двое офицеров, крадучись, отправились на разведку. Они отсутствовали так долго, что мы, боясь, как бы с ними не приключилось беды, осторожно двинулись в направлении дыма, готовясь в случае чего принять бой. Подойдя ближе, мы услышали громкие голоса, которые перекрывал хохот одного из наших разведчиков. Посередине поляны стоял большой шалаш, а поодаль сидели и стояли человек пятьдесят-шестьде-сят. Завидев нас, они радостно бросились навстречу с шумными приветствиями. Оказывается, здесь разбили лагерь бежавшие из Сибири русские офицеры и солдаты, которые жили теперь у русских хуторян и зажиточных крестьян Урянхая.
11
Дабан (даба, даван) (монг.) — название труднодоступных перевалов в горах Средней Азии, Южной Сибири, МНР.
— Что вы здесь делаете? — удивились мы.
— Неужели вы не знаете, что происходит? — задал нам, в свою очередь, вопрос пожилой человек, назвавшийся полковником Островским. — По приказу военного комиссара все урянхайские мужчины старше двадцати восьми лет подлежат мобилизации, и теперь по направлению к Белоцарску движутся отряды этих вояк. На своем пути они грабят хуторян и убивают всех, кто попадется им в лапы. Вот мы и прячемся от них.
Во всем лагере было только шестнадцать ружей и три бомбы, принадлежавшие одному татарину, который вместе с проводником-калмыком пробивался в Западную Монголию к своим стадам. Мы поделились с новыми знакомыми нашими планами — пересечь Монголию и выйти к ближайшему тихоокеанскому порту. Офицеры попросили меня принять их в наш отряд, и я согласился. Вскоре разведчики принесли известие, что возле избы крестьянина, который должен был переправить нас через Малый Енисей, не замечено никаких подозрительных лиц. Мы тут же тронулись в путь, чтобы как можно скорее выбраться из опасного района и, переправившись через Енисей, скрыться в лесу. Шел снег, но мгновенно таял. Во второй половине дня подул резкий холодный ветер, начинался буран. Поздно вечером мы добрались до реки. Поздоровавшись, хуторянин предложил тут же перевезти нас на другой берег, лошади при этом должны были плыть следом; вода была обжигающе холодной — в ней все еще держался лед. При нашей беседе с хозяином присутствовал работник, рыжий косоглазый мужик. Он все время крутился неподалеку, а потом неожиданно исчез. Хуторянин, заметив его внезапное исчезновение, испуганно сказал:
— Побежал, видать, в деревню. Теперь не иначе приведет с собой красных. Нужно торопиться.
Так началась самая страшная ночь, которую мне суждено было пережить в своих скитаниях. Ради экономии времени мы предложили крестьянину перевезти в лодке только оружие и провизию, сами решив переправиться на лошадях. Ширина Енисея в этом месте около трехсот метров, течение очень быстрое, берег обрывистый — глубина начиналась сразу. Тьма была кромешная, хоть глаз выколи, в небе ни звездочки. Мокрый снег залеплял лицо, порыви стый ветер леденил щеки. Прямо перед нами несся темный бурный поток, увлекая за собой тонкие с неровными краями льдины; попадая в водовороты, они сталкивались и ломко крошились. Моя лошадь, боясь крутизны, долго не хотела прыгать в воду, фыркала и напрягалась всем телом. Я изо всей силы хлестнул ее плетью, и только тогда она, издав жалобное ржание, бросилась в студеный поток. Мы оба сразу же ушли с головой под воду, и я чудом удержался в седле. Вынырнули мы в нескольких метрах от берега; собрав все свои силы, лошадь поплыла вперед, вытягивая голову и шею, тяжело дыша и отфыркиваясь. Я чувствовал каждое ее движение, она вспенивала воду, дрожа от напряжения. Наконец мы выплыли на середину реки, где течение стало особенно бурным. Нас сносило. Из темноты до меня доносились крики моих спутников, сдавленные стоны и хрипы испуганных лошадей. Холодная вода доходила до груди. Меня то с головой заливали волны, то больно били плавающие льдины. Но я не смотрел по сторонам и, казалось, даже не ощущал холода. Страстное желание лошади выжить передалось мне, я понимал, что в случае ее гибели мне также не уцелеть, и как бы слился с ней, повторяя каждое ее движение и переживая те же страхи. Вдруг она захрапела и начала тонуть. Было видно, что ло-щадь наглоталась воды, она уже почти не отфыркивалась. Кусок льда стукнул ее по голове — лошадь изменила направление и теперь плыла по течению. С трудом развернув ее с помощью поводьев к берегу, я почувствовал, что лошадь совсем выбилась из сил. Ее голова уже несколько раз скрывалась в бурлящей пучине. У меня не было выбора. Соскользнув с седла, я, держась за него рукой, поплыл рядом, одобрительными выкриками побуждая лошадь бороться дальше. Она плыла, оттопырив губы и обнажив плотно сжатые зубы. В ее широко раскрытых глазах застыл неподдельный ужас. Но теперь, без груза, она поднималась над водой и потому плыла спокойнее и быстрее. Наконец я услышал, как копыта измученного животного стукнулись о камень. На берег один за другим поднимались мои спутники. Выносливые тренированные лошади справились с задачей. Лодку же хуторянина, перевозившего наши вещи, отнесло далеко. Не теряя ни минуты, мы перегрузили тюки на лошадей и двинулись дальше. Ветер крепчал, все больше холодало. К рассвету мы совсем продрогли, наша вконец промокшая одежда задубела и не гнулась. Зубы у нас стучали от холода, глаза лихорадочно блестели, но мы продолжали путь, стараясь как можно дальше отъехать от опасного места. Проделав пятнадцать километров по лесу, мы выбрались на высокое открытое место, откуда открывался вид на противоположный берег Енисея. Было около восьми часов. На том берегу двигался к реке, извиваясь, большой обоз в сопровождении всадников. Мы решили, что это скорее всего красные. Боясь быть замеченными, спешились и укрылись в кустах. Несмотря на то что температура держалась на нуле и даже опускалась ниже, мы продолжили наше путешествие, только к вечеру достигнув подножия поросших лиственницей гор, где наконец развели костры, просушили одежду и согрелись сами. Голодные лошади не отходили от огня и спали тут же, опустив головы. Рано утром в наш лагерь пришли сойоты.
— Улан? (Красные?) — спросил один из них.
— Нет, нет, — закричали мы.
— Цаган? (Белые?) — последовал следующий вопрос.
— Да, — ответил за всех татарин. — Мы все белые.
— Менде, менде, — успокоенно забормотали они и, усевшись у костра, поведали нам, потягивая горя чий чай, интересные и важные новости. Оказывается, красные части, спустившись с гор Танну-Ола, разместились вдоль монгольской границы и не выпускают из страны крестьян и сойотов, перегоняющих скот. Значит, переход через хребет Танну-Ола был для нас невозможен. Теперь я видел лишь один путь к спасению: резко свернуть на юго-восток и, минуя заболоченную долину реки Бурет-Хей, выйти к южному берегу озера Косогол [12] , находящегося уже на территории Монголии. Да, новости были хуже некуда. До Самгалтая, ближайшего монгольского поселения, было не более шестидесяти миль, в то время как до Косогола даже кратчайшее расстояние составляет двести семьдесят пять миль. Вряд ли наши усталые и голодные лошади, проделав шестьсот миль по плохим дорогам, выдержат этот путь. Тщательно взвесив все «за» и «против», прикинув ситуацию, а также физическое и душевное состояние моих спутников, я пришел к выводу, что прорываться через Танну-Ола нечего и пытаться. Мои товарищи были измучены и морально издерганы, скверно одеты и вооружены, у некоторых даже ружья не было. А я из опыта знал, что в бою опаснее всего безоружные люди. Они легко поддаются панике, быстро теряют голову и плохо влияют на остальных. Поэтому, посоветовавшись с друзьями, я принял решение идти на Косогол. Все поддержали меня. Вдоволь наевшись горячего супа, в котором плавали огромные куски мяса, и закончив трапезу горячим чаем с сухарями, мы покинули наше временное пристанище. Через два дня перед нами выросла горная преграда. Это была северная часть хребта Танну-Ола, за которой простиралась долина реки Бурет-Хей.
12
Сойотское название озера, по-монгольски — Хубсугул.