Люди и боги
Шрифт:
А со своим окружением Христос у Влодова, как говорится, славный малый. Он добродушен и снисходителен ко всем, кто рядом с ним; по мере возможности, делает добрые дела. Но в то же время старается ничем не выделяться среди простых людей, скрывает свое божественное происхождение и свою силу, чтобы не напугать, никого от себя
Почти все у него, как у человека. Но именно — почти. Бог ведь не может быть человеком по определению, даже если очень захочет. И эти причины Влодов тоже исследует в своих стихах. И это касается не только Христа, но Бога-Отца. В Предкнижье есть два стихотворения о той же самой проблеме, но уже касающейся Бога-Отца: почему надо следовать сказанному «Богу — Богово» и не нужно обретать человеческие черты, да и вообще лучше держаться от людей подальше. Об этом говорится в стихах «Явился Бог средь бела дня…» и «В глуши веков какой-то Бог…».
Во всей нарочитой простоте в Христе есть что-то инородное, чужое, ненастоящее, неземное, что настораживает людей. Да и проповедует он какие-то странные вещи. Ему не доверяют.
Внимал Иуда чуждому Христу: «… познавший грязь, познает чистоту…» Мрачнел Иуда: «Ха! Нагая ложь!» «… познав суму, богатство обретешь…» «… в клубке смертей — бессмертной жизни свет…» …Клубок сетей на целый белый свет.Земной, рациональный ум Иуды не может понять всех этих хитросплетений. Для него белое — это белое, а черное — черное, и иначе быть не может. Поэтому невольно возникают мысли: что-то здесь не так, Христос не тот, за кого себя выдает. Что нужно «успеть предать его первым», пока он их не предал.
Иуда горяч и смугл. Шагал из угла в угол, Шагал из угла в угол, Терзал запотелый ус. А мысль долбила по нервам: Успеть бы предать первым! Суметь бы предать первым!.. Пока не предал Исус!Еще один адресат поэта — Сатана, Дьявол. Какое место он занимает в поэтической иерархии Влодова? Оказывается, поэт относится к нему с гораздо большим уважением, нежели к Христу или даже к самому Богу-Отцу. Для Влодова Сатана выше, значительнее Христа хотя бы потому, что является более древним персонажем и, если можно так выразиться, старше Христа, — и даже только в силу старшинства по времени появления Влодов не может для себя признать равными Сатану и Христа, а уж тем более, поставить Христа выше Сатаны. Христос для него всего лишь жертва в руках более могущественных сил: Бога-Отца и Сатаны. Влодов даже не до конца уверен в божественном происхождении Христа.
Но даже если он и Сын Божий, то для Влодова из всей этой божественной троицы, включая Сатану, — Христос стоит на самой низшей ступени.
Сатана для поэта фигура куда более значительная, потому что является воплощением Высшей Силы, и ничего человеческого, земного в нем нет изначально, а стало быть, это персона другой, более высокой ипостаси.
Конечно, Влодов не ставит Сатану выше Бога-Отца, Бога-Творца, но в своем внутреннем, поэтическом мире он гораздо больше уважает Сатану, чем Бога. И не только уважает, но и сочувствует ему как жертве, как пострадавшему от произвола другой, более могущественной сущности — Бога-Отца. Влодова в первую очередь притягивает венец страданий, мученичества на главе Сатаны, так же, как и на евангельском персонаже — Иуде. Он готов защищать страдальцев, готов им сочувствовать. А безвинно они пострадали или по заслугам — не имеет для него большого значения.
Возможно, Влодов в какой-то степени отождествлял себя с ними, видел в их страданиях, гонениях прообраз собственных мучений и гонений, поэтому именно жертвы, страдальцы, особенно страдальцы непокорные, были ему ближе. Бог-Отец для него в таком случае хуже Сатаны, потому что он имеет возможность судить и карать, а сам никакому суду неподвластен.
Бог немилостив. Бог — жесток: «Знайте, хилые, свой шесток!» Дьявол набожен. Дьявол тих: «Пойте, милые, Божий стих…» Дьявол жгущие слезы льет. Тихо плавится Божий лед.К Богу, как и к любому другому власть имущему, поэт относится плохо, не доверяет ему, предъявляет претензии как к любой официальной власти. Но иногда он все-таки нисходит до сочувствия и к Богу, потому что начинает понимать, насколько тяжела она, шапка Мономаха. Но сочувствие к Богу возникает у Влодова только тогда, когда сам он окажется в похожем положении, в роли некоего поэтического бога, которому нет равных. Он — на вершине, как поэт всего достиг, но взамен приобрел только вселенское одиночество, такое же, как у Бога.
Бог мается. Он одинок. Миры, как щенята у ног. Ни жизни ему, ни одра — Бессмертная мгла и хандра. Ни ровни ему, ни любви, Ни Бога, зови не зови.Что до отношения к Иуде, то Иуду Влодов жалеет, сочувствует ему, в первую очередь как жертве, как мученику.
Спаситель на кресте. Иуда — на осине. Все муки на земле пред Господом равны.Поэт считает, что Иуда пострадал гораздо больше Христа. Исус всего лишь день промучился на кресте до своей земной смерти. А Иуда обречен на вечные муки, и не только на земле, где к нему после смерти прилепилось позорное клеймо «предатель», но и там, за пределами жизни, он обречен на вечные адские муки. Что может быть ужаснее? А так ли уж велико преступление Иуды по сравнению с его наказанием? Наказание явно неадекватно содеянному.
Не спится той осине Средь шелеста и гуда, Все думает о сыне По имени Иуда. Не он ли шел на муки, Глотнув святого чада, Божественной науки Помеченное чадо?