Люди и боги
Шрифт:
— Дорогие мои, не волнуйтесь и ни о чем не беспокойтесь. Ее величество просто пришла повидать вашего сына, которому обязана столь многим.
— Ох… Простите, ваше величество, он спит, но мы сию минуту…
— Нет-нет-нет, — отрезал Марк, — будить ни в коем случае не нужно. Ее величество этого не желает. Она просто поглядит на него, убедится, что за ним устроен должный уход, и оставит записку.
— Конечно, ваше величество! Сию минуточку, проходите же! Вот сюда… Должный уход? Конечно, как же иначе, это ведь наш сын! Знаете, у нас большая радость: сегодня он
Мира ничего не могла понять. Каша… поел… уход… О ком речь-то? Я обязана их сыну — что за сын? Они даже имен своих не назвали!
А хозяева вели ее по коридору, и домишко стал мучительно тесным от плечистых лазурных фигур, и женщина продолжала лепетать:
— Вот тут он — лучшая комната, южная сторона. От солнышка ему становится легче… Правда, вечером снова лихорадило, он кричал. Мы позвали лекаря, чтобы сделать припарки. Ваше величество, сударь Марк так заботится о нас! Его стараниями нам хватает денег на любых лекарей!
— Меньшее, что могу, — сказал Ворон очень тихо.
— Вот дверца-то. Ваше величество точно не желает, чтобы мы разбудили?..
— Не желает, — отрезал Марк. — Будьте так добры, подождите в гостиной. Здесь очень тесно… Мы сами посмотрим, а потом вернемся к вам.
— Конечно, конечно!
— Только фонарь оставьте…
Марк распахнул дверь. Вошел командир эскорта, за ним Минерва, следом — Марк. Несмотря на открытое окно, в комнате было душно. Сквозь плотный аромат лавандовой воды пробивались запахи мочи и липкого болезненного пота. Комната представала в дрожащем свете фонаря. Она была мала и опрятна — резные стулья, столик под скатеркой, кружевные занавеси, цветок на окне. Мире сделалось жутко. Захотелось развернуться и уйти прямо сейчас, не досмотрев, не увидев.
На кровати лежал человек, укрытый простыней до самых глаз. Очертания фигуры были странны, как и звук дыхания — прерывистый влажный свист.
— К-кто это?..
Ворон отдернул простыню.
Мира зажала рот, попятилась. В глазах потемнело, комната пошла ходуном.
То же самое Мира ощущала в подвале Уэймара, когда сняла крышку с бочки с трупом. Правда, имелась разница: в отличие от Линдси, Итан был жив.
— Ш… ш… ш… — не сразу слова выбрались из горла: — Что с ним?
— Ваше величество видит. Вряд ли нужны пояснения.
— Кто… — глоток, глубокий вдох, чтоб одолеть тошноту, — кто это сделал?
— В составе агатовских войск есть подразделение — Лидские Волки. Кроме боевых качеств, они славятся умением выбивать информацию.
— З-з-зачем?
— Итан скрыл от Волков тот факт, что труп владыки не являлся трупом владыки. Вернее, попытался скрыть.
— Тьма…
Мира бросилась к открытому окну, высунулась, хватила воздуха полной грудью.
— Вы нарочно показали… чтобы меня испугать?
— И вы испугались, поскольку это действительно страшно. Но цель моя — в ином.
Марк подошел и медленно, тихо произнес:
— Итан пострадал потому, что владыка Адриан решил скрыться, а не сдаться. Обычный рыцарь может позволить себе роскошь: не сдаваться никогда, биться до последнего. Но у правителя нет такого права: его гордость оплатят своей болью и кровью простые люди — солдаты, крестьяне, агенты. Адриан бросил меня на погибель, но я отрекся от него по иной причине: ему не хватило мужества признать поражение.
Ворон взял Миру под руку и повел из комнаты прочь.
— В гостиной, ваше величество, возьмите перо и оставьте Итану записку. Скажите о главном — например, о том, как важно, чтобы Династия Янмэй сохранила престол.
Звезда-1
28–29 мая 1775 г. от Сошествия
Арден, Ханай
Склады примыкали к рельсовой дороге. Две дюжины одинаковых длинных сараев, тянущихся вдоль пути. Из каждого склада — два выхода: на улицу города и на грузовой перрон. Палец следил за одним, Вагон — за другим. Они сидели в темноте на перевернутых ящиках и смотрели на силуэты ворот, очерченные щелями. Щели были темны, но все же светлее складского мрака: на улице светила луна. И Палец, и Вагон молчали.
Аланис умела чувствовать время. Прошло уже больше часа, а эти двое не проронили ни слова. Темень и тишина начинали давить на нее.
— Долго нам здесь сидеть? — спросила Аланис требовательно, хотя сама представляла ответ. От склада до Прощания — час пешком. Полчаса внутри, час на обратную дорогу, так что — еще часа полтора.
— Не болтай, — отрезал Палец.
— Я говорю, когда хочу.
— Нет.
Она помолчала, ища применения своему гневу.
— Вот пытаюсь понять: вы солдаты или бандиты?
— Не болтай, — бросил Палец.
— Я не с тобой говорю, а с твоим товарищем. Напомни, как тебя зовут?
— Вагон, — ответил Вагон.
— Об этом и речь. Дисциплина у вас солдатская, а клички — будто шваль из трущоб.
— Какие дали, — буркнул Вагон. — Пауль выбрал.
— Заткнитесь оба, — рыкнул Палец.
— А ты что, офицер?
— Ударю.
— Меня?..
— Тебя.
Аланис рассмеялась. Палец поднялся с ящика, подошел к ней и дал оплеуху. Несмотря на кромешную темень, попал точно по щеке. Аланис шлепнулась на пол, зашипела от ярости:
— Тебя за это уничтожат! В порошок сотрут!
Он схватил ее за шиворот и поднял одной рукой. Сказал:
— Ударю больнее.
Аланис решила не испытывать судьбу и умолкла. Для мести придет более удачное время.
Отпустив ее, Палец вернулся на свой ящик. Снова повисла долгая, унылая тишина. Было слышно, как вдалеке цокают копыта, а совсем рядом, в углу, копошится мышь. Мышиный звук особенно раздражал: каким-то он был бесконечным. Шур-шур, чок-чок, шур-шур, чок-чок. Минута за минутой. То замрет, то снова — шур-шур, чок-чок. Так тихо и вкрадчиво, будто не в углу скребет, а прямо в затылке. Подумалось: попади я в темницу с мышами, свихнулась бы за день!