Люди и драконы
Шрифт:
Один сумасшедший не может говорить от имени всех людей». — «Да? Каждый мех вправе говорить за всех мехов. У нас один ум на всех. Разве у людей не так?» — «У каждого свои мысли. Человек, внушивший вам подобную чушь, — злой, нехороший. Мы не собираемся отправлять вас на Этамин-девять. Вы снимете осаду с Джейнила, вы берете себе место для поселения, где-нибудь подальше отсюда, и оставите нас в покое. Согласны?» — «Нет. Дело зашло слишком далеко. Мы перебьем всех людей. Что сказано, то сказано. Двум расам не ужиться на одной планете». — «Очень жаль. В таком случае придется тебя пристрелить, —
Нахмурясь, Клагхорн смотрел на топор.
— Тяжесть? Да. Вина? Нет. Неосторожность — да, злой умысел — нет.
Ксантен опешил:
— Клагхорн, меня поражает ваше хладнокровие! Раньше, когда О. Ц. Гарр и иные ваши недруги утверждали, что вы сумасшедший…
— Успокойтесь, Ксантен! — рассердился Клагхорн. — Хватит мне глаза колоть, в конце концов, это невежливо. Что я такого сделал? Да, я виноват — переоценил свои силы. Да, я решил отправить рабов домой, если стану Хейдждорном. Да, я провалился на выборах, а рабы взбунтовались. И хватит, мне наскучила эта тема! Знали бы вы, как меня раздражают ваши выпученные глаза и петушиная грудь!
— Ах вот как! Наскучила тема! Наскучило думать о том, что на вашей совести тысячи мертвецов?!
— Как долго прожили бы эти люди, не случись мятежа? Жизнь дешева, как рыба в море. Мой совет вам, Ксантен: перестаньте искать виноватых и попытайтесь просто выжить. Это не такая уж неосуществимая затея. Что вы на меня так тупо смотрите? Я говорю правду: спастись можно, но как — этого вы от меня не услышите.
— Я прилетел сюда, чтобы снести вам голову с плеч, — произнес Ксантен. Но Клагхорн уже не слушал его, снова занявшись колкой дров. — Клагхорн! — крикнул Ксантен. — Вы меня слышите?
— Ксантен, будьте любезны, оставьте меня в покое. Ступайте к своим птицам и кричите на них сколько угодно.
Ксантен круто повернулся и пошел по дороге. Собиравшие ежевику девушки бросали на него любопытные взгляды. Он остановился, оглянулся — Глис Медоусвит не было видно — и зашагал еще быстрее, чувствуя, как в душе закипает злость. И вдруг застыл как вкопанный. Футах в ста от упряжки птиц на упавшем дереве сидела Глис Медоусвит и разглядывала травинку с таким видом, будто держала в руке загадочную реликвию. Взглянув на птиц, Ксантен глазам своим не поверил — они не шумели и не ссорились.
Ксантен возвел очи горе, поковырял носком сапога землю и, глубоко вздохнув, направился к девушке.
Подойдя ближе, он увидел в ее распущенных волосах цветок.
— Почему вы такой надутый? — спросила Глис Медоусвит.
— Надутый? Нет. Просто я очень расстроен. Этот Клагхорн упрям как осел. Он знает, как спасти Хейдждорн, но не выдает своей тайны.
Она звонко рассмеялась:
— Тайны? Какая же это тайна?
— А разве нет? — растерялся Ксантен. —
— Слушайте. А если боитесь, что птицы услышат, присядьте.
Он сел, и она зашептала ему на ухо. Наверное, Ксантена одурманило ее сладкое дыхание, иначе откровенные слова девушки не показались бы ему неприличными, а заставили бы задуматься. Он хохотнул:
— Да, тут нет никакой тайны. Только то, что скифы называли «батос», сиречь «бесчестье». Нам, дворянам, водить хороводы с крестьянами? Угощать птиц эссенцией и обсуждать с ними красоту наших фан?
— Ах, бесчестье?! — Она порывисто встала. — В таком случае то, что вы сидите и разговариваете со мной, — это тоже бесчестье! И ваши возмутительные намеки тоже…
— Намеки? Какие намеки? — удивился Ксантен. — Кажется, я веду себя вполне пристойно…
— Куда уж пристойнее! — возмущенная Глис Медоусвит вырвала из прически цветок и швырнула оземь. — Вот вам! Вот!
— Нет, — сказал вдруг Ксантен с покорностью в голосе. — Я совсем не такой, как вам кажется. — Он поднял цветок, поцеловал и вдел в волосы девушки. Затем попытался ее обнять, но она отстранилась.
— Скажите, — произнесла она очень серьезным тоном, — вы тоже содержите этих женщин-насекомых?
— Кого, фан? У меня нет ни одной фаны.
Услышав это, Глис Медоусвит сменила гнев на милость и позволила Ксантену обнять себя. В стороне кудахтали, гоготали и неприлично почесывались птицы.
Глава 7
1
Прошло лето. Тридцатого июня в замках Хейдждорн и Джейнил отмечался Праздник Цветов, хотя вокруг стен Джейнила высился земляной вал.
Вскоре после праздника в Джейнил на шестерке птиц прилетел Ксантен. Он предложил совету нотаблей эвакуировать всех желающих по воздуху. Благородные господа выслушали его с каменными лицами и перешли к обсуждению других вопросов.
По возвращении в Хейдждорн Ксантен очень осторожно переговорил с теми из дворян, кому доверял. Ему удалось склонить на свою сторону три-четыре десятка кадет, но сохранить замысел в тайне он, разумеется, не сумел.
Первой реакцией консерваторов были насмешки и упреки в трусости. Однако по настоянию Ксантена его вспыльчивые сторонники держали себя в руках. Вечером девятого сентября Джейнил пал. Перепуганные птицы, принесшие в Хейдждорн эту мрачную весть, снова, и снова, волнуясь, рассказывали подробности гибели замка.
Исхудавший и усталый Хейдждорн созвал нотаблей на совет. Открывая заседание, он говорил:
— Отныне наш замок — последний. Но не стоит отчаиваться, господа, — мехи нам совершенно неопасны. Пусть хоть двадцать лет возводят валы вокруг наших стен, нас не взять измором. Но все же непривычно сознавать, что на Земле не осталось дворян, кроме нас.
Затем слово взял Ксантен. В его голосе звучала тревога.
— Двадцать лет, пятьдесят лет — какая разница? Если мехи окружат нас — мы погибли. Неужели вы не понимаете, что у нас осталась последняя возможность ускользнуть из огромной клетки, в которую грозит превратиться замок?