Люди и фразы (сборник)

Десницкий Андрей Сергеевич

А бывает и так, что объявление вполне честное и ситуация описана верно, но человек просто поторопился начать сбор денежных средств. Скажем, один доктор посоветовал сделать операцию и деньги на нее спешно собрали, но впоследствии консилиум принял решение с операцией подождать. Деньги все равно пригодятся на лечение, но в другой раз, когда операция действительно будет неизбежной, собрать на нее средства этому человеку будет уже сложнее.

Или более печальный, но и более распространенный случай: некий фонд работает с тяжелобольными детьми. Детей, нуждающихся в операции, много — как выбрать, кому именно помочь? Собирать на всех сразу — скорее всего, не соберешь ни на кого. Собирать на

одного — заведомо обрекать на гибель остальных. И если сбор средств адресный, то фонд, по сути, не имеет права передавать деньги, предназначенные для лечения одного ребенка, на лечение другого, даже если первому они уже становятся не нужны. Гораздо лучше в таких ситуациях деньги просто передавать этому фонду, пусть он сам решает, кому помогать, — разумеется, такое возможно только при полном доверии его сотрудникам. Вот и получается, что прежде, чем собирать деньги, нужно все взвесить и рассчитать, на что они пойдут и с какой именно формулировкой.

Наконец, полно и таких объявлений, из которых вообще ничего нельзя понять. Чувства бьют через край, но никакой конкретики: сколько нужно, на что именно, кто собирает, как перечислять деньги. Или указан какой-то крайне неудобный способ, вроде платежей через Сбербанк, куда почти никто идти не хочет. Прежде чем распространять такое, не худо бы связаться с организатором акции, все подготовить и заменить выплеск эмоций полезной информацией. А заодно, кстати, и убедиться, что перед тобой не мошенники и не слишком поторопившиеся люди.

Почему мы так неразборчивы в подобных случаях? Мы ведь на базаре рубля лишнего не потратим, обойдем все ряды, сравним цены; в магазине обязательно удостоверимся в подлинности товара… А тут — слишком маленькая трата, кинуть рублик-другой? Дело не только в этом. Далеко не всегда наша цель в таких ситуациях состоит в том, чтобы реально помочь нуждающемуся человеку, — часто мы просто избавляемся от собственного дискомфорта. Мы видим, что кому-то намного хуже, чем нам, мы проявляем сочувствие… да просто откупаемся от судьбы: вот кинул рублик, и вроде как несчастье минует тебя самого. И при таком подходе совершенно неважно, кому и зачем этот рублик достанется. А виртуальность лишь облегчает подобный подход: мы очень легко можем замечать лишь то, что нам нравится. Одно дело поднимать с земли бесчувственное и окровавленное тело, а другое — выводить в топ сообщение о том, что кому-то плохо. Собственный комфорт тут гарантирован.

Впрочем, я совершенно не хочу сказать, что «выводить в топ» — неправильно. Как раз в этом и сила сетевого общения: сам по себе человек часто просто не знает, кто перед ним и как ему можно помочь. Зато существует немало сообществ, которые специально занимаются проблемами определенного рода. В самом деле, если ты хочешь пожертвовать свое время, силы или деньги, к примеру, на помощь больным детям или бездомным, вовсе не обязательно искать их на улицах: можно пойти туда, где все уже нацелено на оказание именно этой помощи именно этим людям, где твое участие принесет максимальную отдачу. Интернет в организации такой работы просто незаменим, как незаменим он в сборе пожертвований.

В общем, вывод понятен: виртуальное милосердие есть лишь продолжение милосердия в реальной жизни. Интернет предоставляет множество шансов для того, чтобы сделать благотворительность намного эффективней, чтобы достучаться до множества людей, которые иначе бы никогда не были вовлечены в эту работу. В то же время он дает немало возможностей и для злоупотреблений, и просто для самоуспокоения: ты как бы отреагировал, теперь живи спокойно. Наверное, если люди совсем перестанут отзываться на подобные сообщения, это будет совсем плохо, но и не всякая благонамеренная реакция

хороша.

А по Сети я посоветовал бы пересылать только ту информацию, которая удовлетворяет двум требованиям: (1) первоисточник информации известен вам и вызывает ваше полное доверие (а не «у одного френда тут увидел и скопипастил»); (2) информация изложена в ясном и удобном виде, так что сразу ясны конкретные формы и пути помощи. Поступая иначе, мы рискуем кому-то навредить — ведь если объявления о помощи примелькаются, станут чем-то вроде коммерческой рекламы, люди просто перестанут реагировать на них. Кричать «помогите!» тоже нужно с умом.

Московское зарубежье

В свое время, в начале девяностых, почти целый год я состоял в приходе Московского патриархата в Амстердаме. С тех пор мне лишь однажды довелось там бывать, зато в европейских храмах Московского патриархата я бывал чаще (в основном в Англии). Когда входишь на православное богослужение с улицы, где совсем другая традиция и вообще иная жизнь, когда слышишь знакомые молитвы на другом языке, ощущаешь сразу две вещи: насколько мы едины и насколько мы разные, православные всех стран. Нас объединяют наша вера и единая Чаша. Но у нас очень разный опыт жизни в современном мире, и московским православным действительно есть чему поучиться у зарубежных братьев. А после воссоединения РПЦ и большей части РПЦЗ то же самое без малейших оговорок можно сказать и о «зарубежниках».

Может быть, мои наблюдения слишком субъективны и нетипичны, но мне все же хочется ими поделиться.

Тот самый амстердамский приход возник, как и многие другие «московские» приходы в Европе, после Второй мировой войны: русская девушка, оказавшаяся на Западе, вышла замуж за местного парня, обратила его в православие… Он и стал со временем настоятелем этого прихода, ныне покойный о. Алексий Фохт, чистокровный голландец. А сегодня там настоятель — о. Сергий Овсянников из Петербурга, его зять. И это довольно типично: в такие храмы ходят, конечно, и те, кто недавно приехал из России и сопредельных стран, но основание было положено теми, кто поселился на Западе навсегда, а порой и вырос там, как владыка Антоний Сурожский. Притом этнический состав прихожан достаточно пестрый: тут могут быть и русские, и румыны, и сербы, но много будет и местных жителей, обязательно встретятся и экзотические чернокожие прихожане неведомого происхождения.

Этим, кстати, приходы РПЦ отличаются от греческих приходов Константинопольского патриархата, которые действительно совершенно греческие. Нет, оттуда никого не прогонят, но читать «Отче наш» на двух, а то и на трех языках вряд ли станут, и вообще всячески подчеркнут, что это именно греческая служба для греков и тех, кто пожелает познакомиться именно с их традицией.

А меня в амстердамской церкви голландец Ян-Петер расспрашивал с пристрастием: рассыпать в церкви траву на Троицу — это общеправославный обычай или чисто русский? Если общеправославный, он согласен после службы все это безропотно убирать. Ну а если русский, то зачем ему следовать в Голландии? Они не собираются становиться русскими.

Действительно, мы склонны отождествлять веру с национальной культурой. И сомнительная фраза «русский — значит православный» становится еще сомнительнее, когда ее переворачивают наоборот: «православный — значит русский (грек, румын, грузин и т. д.)». Но здесь так просто не получается. Православие для европейцев — скорее вера неразделенной Церкви первых веков, которая пришла на эти земли даже еще раньше, чем на Киевскую Русь. И сегодня они обращаются к этой вере потому, что видят в ней Истину, а не просто потому, что их прабабушки и прадедушки ходили именно в такой храм.