Люди и монстры
Шрифт:
— Разрешите вас представить. Это не курица. Это — Эмирабель Ронди, — галантно произнес Рамай, но девочка могла бы поклясться, что в голосе его дрожал смех. — И это не филин. Это П
а
саре са Флуэр. Мой дед. И мы в гостях в его донжоне.
Белка изумленно охнула:
— Твой дед?! Но это значит… это значит… что вы — отец Мугура?! Этого… И погодите! Ходы! Ходы между мирами… монстры… как-то связаны?.. Рамай… Кровь рода…
— Одна сорока трещит как сто молочниц на базаре! —
о
ит Сар
у
ту…
— Кому? — не поняла девочка.
Волшебник возмущенно вскинул руки:
— И эта бестолковая кукушка лезет проклинать?! Не зная, кто такой Сар
у
т Аст
а
з До
а
р?! Фу, тьфу, улетай, выбросить не жалко!
— Она не знает его имени, но сущность уже поняла, — вступился Рамай.
— У меня в ее возрасте достало мозгов понять его сущность, не бросая ему под ноги душу! Если они у него вообще есть… — буркнул, поежившись, Пасаре и снова ткнул пальцем в пол. Но Эмирабель уже и без него видела, как из темноты исподволь наползала черно-красная сеть, устилая плиты, будто паутина и пожирая замок мил за милом. Ее тонкие лучики касались еще чистых камней, медленно ветвились, соединяясь друг с другом, и взятые в окружение островки гранита начинали крошиться.
— Твои стараньица! — мрачно зыркнул на нее маг, и Белка почувствовала, как ее желудок сжимается от страха и отвращения. Она проследила взглядом за направлением движения трещин и увидела в центре зала низкое сооружение, напоминавшее деревенский колодец. Но ни крыши, ни в
о
рота над ним не было, а из недр исходило теплое золотистое сияние, будто за каменной кладкой таились сотни светильников или крошечное солнце.
— Что это? — не в силах отвести взгляда, прошептала девочка.
— Пограничный столб, — так же шепотом произнес старик.
Она оглянулась на него с возмущением — сколько можно издеваться над ее невежеством, она и сама прекрасно знала, что ничего не знает! — но лицо патриарха са Флуэров было серьезно, и даже испугано.
— Пограничный Шар, — напряженным шепотом повторил он, втягивая голову в плечи. — Один из многих когда-то, теперь один из немногих. Они отделяют мир Сарута от нашего. Держат границу в местах силы. Колонны в храмах Радетеля видела? Выбей одну — ничего не случится. Две — ничего не случится. Десять — покачнется! Еще одну — и хрясь-трах-тарарах-бах-тарабах! Это — та самая «еще одна», после которой крыша посыплется. Сгинет эта — и всё. Фу, тьфу, улетай!
— Это… чем-то грозит? — отчего-то Белке стало очень холодно.
— Грозит, грозит, грозит! Мир Сарута присосется к нам, как паук к мухе! Чмок, хлюп, фьють — и нету! Шкурка, лапки, крылышки… пакость! — с отвращением затараторил и замахал руками Филин, будто стряхивая с них что-то липкое и гадкое. — Фу, тьфу, улетай, выбросить не жалко! Гниль! Запустение! Мор! Серое солнце! Серое небо! Серый день! Серое сердце! Серая кровь! Вода — яд! Трава — яд! Еда — яд! Улетай, муха! Улетай! Не мы первые, не мы последние!
Девочка представила пустоши вместо лугов, сухостой там, где были леса, ямы с отравленной водой — бывшие моря, умирающих людей и животных, перевела взгляд на трещины, продвинувшиеся за эту минуту на пару нолов к Столбу…
— Пресвятой Радетель и всё горнее воинство его… — выдохнула она, чувствуя, что дрожит. — Это… что… Что мы должны делать?
Старик кольнул ее острым взглядом из-под нависших бровей и ткнул в грудь пальцем с кривым когтем филина:
— Ты! Ты должна делать!
— Что?!
— Ты целитель. Вылечи замок, — просто ответил Рамай.
— Как?
— Как человека. Очень большого и очень больного.
Озадаченно-недоуменное выражение промелькнуло по лицу девочки, но тут же сменилось решительным:
— Когда лечу, я касаюсь головы или больного места. Где у замка…
— Там, — не дослушав, виконт указал на колодец. — Дотронься до Шара. Это — его сердце. Сердце подойдет?
— Сердце не ходит, глупый мальчишка, поэтому шевели ногами, пигалица! — сердито фыркнул из-за его спины старик, схватил Белку за руку и поволок к колодцу.
Она ожидала увидеть провал, уходящий в землю на клозы, а может, и на дистанты, но так далеко лезть не пришлось. Пограничный Шар, и впрямь похожий на солнышко величиной с арбуз, покоился на каменной чаше-подставке в самой середине огороженного пространства. Эмирабель прищурилась, разглядывая пациента внимательней — и неожиданно почувствовала, как закружилась голова. Всё вокруг покачнулось, поплыло и стало растворяться, сливаясь в одно незначительное мутное пятно. Во всем зале — да что там зале, во всем мире! — осталось лишь это золотое сияние, от которого она не могла бы оторвать взгляда даже под страхом смерти. Пропади всё, пройди века или обрушься замок — какое это имело значение, пока Шар сиял, заливая волшебным светом лицо и глаза, если она могла стоять рядом, покачиваясь, блаженно улыбаясь, утихая, забывая обо всём, улетая, тая, тая, тая…
Она не поняла, что оказалась на полу, пока ушибленное плечо не выстрелило резкой болью, выбивая слезы из глаз, из легких — вскрик, а из головы — морок.
— Палкой в глаз, Рамай… — просипел голос Филина где-то вверху. — Она не может… Бедная куропатка…
— Она не настроена на него. Наверное, надо…
— Надо — не надо, будет — не будет, любит — не любит! — сердито взвился старик, и во все стороны брызнули мелкие бело-рыжие перья. — Время летит, как опоздавшая стая виверн на зимовку, а он тут гадания устраивает!
Сквозь щелочки слезившихся глаз девочка увидела, как виконт нахмурился.
— Времени нет, — эхом повторил он и поднял взгляд на деда: — А ты сам смо…
— Еще один безмозглый тетерев! — яростно вскричал Пасаре. — Это ее проклятие! Причем тут я?!
— Верно, — помрачнел, но не обиделся юноша.
— Пусть попробует снова! — потребовал старый граф. Не дожидаясь согласия, он вцепился тонкими, как веточки, пальцами Белке в запястье и рванул, поднимая.
— Но я даже подойти к нему не могу! — при одном взгляде в сторону Шара рука ее машинально метнулась к глазам. — Я будто теряюсь… слепну… и…