Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Шрифт:
Что ж, ответ прямой, грамотный. Как я вижу по речи, ребята здесь собраны с башкой, в которой приятно булькает высшее образование. Это тоже может здорово нам помочь в наших дальнейших делах и планах.
— Я принимаю ваши слова на веру, старлей. Будем считать, что вы всегда были членами этой Семьи, и лишь недавно вновь вернулись в неё из дальнего похода. Пусть так и будет. Верно?
— Так точно, товарищ Босс! — рявкает строй.
Я вздыхаю, — вколоченная армией привычка орать и шуметь по утрам по-военному долго ещё будет сказываться. Не купить ли мне им пару барабанов и горн для устройства ежедневной «Пионерской зорьки»?
…Мороз стоял трескучий и злой, однако настроение в наших рядах сегодня было бодрое.
Как странно устроен человек…
С готовностью вонзая зубы в горло отдельно взятого противника, ненавидя человечество в общем и целом, в минуты отчаяния он рад и счастлив, когда рядом с ним возникает и приживается некая новая общность, делающая его не одиноким перед лицом ужаса. Делающая его сильнее. Когда рядом лишь несколько стиснувших зубы соратников, на сердце его неспокойно.
Но стоит только расширить круг прикрывающих его спину единомышленников, он ликует, чувствуя себя в куда большей безопасности. И уже безмерно рад тому, что в этом мире нашёлся ещё кто-то, кто разделит с ним добровольно его нелёгкую ношу. Подставит крепкое и надёжное плечо.
Как я вас всех понимаю, ребята…
Теперь в наших рядах, не считая «лесовиков», пятнадцать достойных бойцов. К ним приложены шестеро рукастых женщин. Если бы со временем присовокупить к нам тех же «лесовиков», имеющих в своих рядах несколько больше женщин и по сути своей сейчас являющихся нашей дальней заставой, мы наберём без одного сорок человек. Сегодняшнее «рождение пополнения» словно сняло некий камень с души моих прежних и новых «семейных». Словно сломало стену отчуждённости.
Ловлю себя на мысли, что сам почти рад этому обстоятельству. Да, это дополнительная трата некоторых наших ресурсов, но это и дополнительные стволы, сердца, сильные руки. Кажется, что нет теперь работы, которой не смогла бы выполнить наша очень разросшаяся община. Но это дело будущего, пусть и не столь отдалённого. А пока не будем строить далеко идущих планов. Кто знает, кто из нас завтра не вернётся из какого боя…
— Круглов, Анатолий!
— Да, Босс! — тот возникает рядом.
— Твои все с высшим?
— Да, Босс. Все. Я и Бузина учились в Камышинском военном строительном командном училище. Чекун — биолог. До призыва четыре года аспирантуры. Загремел под призыв уже «на излёте» призывного возраста. Да так и остался на контракт. Карпенко — вроде как электромеханик. И разбирается в разной аппаратуре. Ну, а Луцкой… вы уже знаете, наверное? И волочет в компьютерах и радио.
— Оба — на! — выдыхаю я. — Эт что, — если мы поднатужим ягодицы и двинем решительно плечами, у нас и команда энергетиков заимеется? Сможем мы электроснабжение и связь наладить, а, Круглов?
— Сей же час узнаем, Босс. — Круглов обернулся к стайке своих, растворившейся среди остального народа. — Карпенко!
Невысокий крепыш отделился от группы курящих и бегом направился в нашу сторону. Кстати, — очень неплохая привычка, — на твой вызов не волокут ноги, а передвигаются бегом, старательно придерживая пилоточку… Нужно будет не отучать их совсем уж от этого…
— Украинец, Карпенко?
Русое лицо с поблекшими на зиму веснушками расплылось в улыбке:
— Точно, товарищ Босс. Батька мой родом оттуда. Да и мама…
— А скажи-ка ты теперь нам, батька Карпэнко, шо мы по электричеству можем накуролесить в ближайшие месяцы? Ежли надыбаем необходимое оборудование? Сбацаете нам с Луцким Лёвой нечто вроде электростанции? Ну, навроде гидро?
Карпенко наморщил лоб, сдвинул на бритый затылок парящую на морозе вязанку и слегка почесал темя:
— А что ж нет-то? Ежли найдём, так чего ж нет? Сбацаем, стало быть, товарищ Босс… Я, правда, больше по простому железу. Эт вон Луцкой, — тот вон в тонких проводках. Но вдвоём — сбацаем обязательно.
— А мыло сварить или корову вылечить? Или пристрелить её, худющую? А может, мыло из неё именно и сварить? Тебе было б слабо?
Карпенко было воссиял и радостно залопотал, потрясённо прикрывая глаза, покрывающиеся мечтательной поволокой:
— А есть и корова у вас, товарищ Босс?! Ой, Божечки ж ты мий!!! Вот так дела! Я б сейчас заделал творожку Вам, маслица детишкам…
Затем, узрев прыскающего товарища, слегка испуганно посмотрел на меня, потом тоскливо перекинулся глазами на смеющегося Круглова, и выдавил:
— Ну…я это…попасти её, корову-то, смогу… Родит она коли там, на зиму корма — то если надо… Это я могу. С детства могу, товарищ босс! А вот лечить её, подлюку, та ещё и мыло щоб… Ну, увольте… ну, не можу я… — Карпенко, разволновавшись, перешёл на привычное ему «балаканье», разом позабыв «армейскую культуру речи». — Это Вы лучше вона к Чекуну. От вин вам и мыло, и брагу зварэ… И пристрелит ей, коли шо… — Карпенко перешёл почти на шёпот. Душа истинно крестьянского ребёнка тихо, но категорично протестовала против убийства столь ценного, столь полезного животного.
Я хохочу уже открыто. Недоумение на лице Карпенко сменяется несмелым выражением понимания шутки. Через минуту мы все, держась за животы, детально вспоминаем Карпенко его отчаяние при моей просьбе сварить мыло из несчастной коровы… Которой у нас ещё, к тому же, и нету.
…Этим вечером мы внепланово ели борщ. Со свежим мясом. Раздобрившись, я даже достал из заначки бутылку красного вина, при виде которого у новопринятых глаза полезли из орбит.
Балагур Чекун и немногословный Бузина клятвенно обещали привести к лету за рога пару коров из-за перевала, если с ними пойдут ещё пара человек поддержки.
Надо сказать, что у Карпенко сильный, певучий и берущий за душу тенор…
XIX
Первая осторожная и недолгая оттепель пришлась на мартовскую ночь. В воздухе словно что-то разлилось, и мы обнаружили, что снег под прорезиненными валенками вдруг стал будто ноздреватым и перестал скрипеть. На пару часов радостно напряглись и затрепетали сугробы и сосульки, готовясь пустить первые жалобные сопли. Природа притихла в ожидании чуда. Но, разочарованно вздохнув, вновь улеглась ждать укрепления позиций.