Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Шрифт:
Ныряя за редкие деревья, некоторые наугад даже выпускают очередь — другую в сторону пробирающихся к ним моих. Кто-то там взмахивает руками и падает. На таком расстоянии мне не разглядеть, в кого именно они, падла, попали!
Стиснув от злости кулаки, встаю в рост, расстреливаю в лохмотья одну из удаляющихся спин. И перевожу ствол дальше.
…Ушло человек пять. Преследовать я строго запретил.
Отбежав, отступающие могли залечь и устроить преследователям форменную мясорубку. Жертва превратилась бы в охотника.
Когда выскочившие из насосной лесники по-шустрому организовали костёр, к нему мы и стали стаскивать своих…
На руках принесли и бережно положили около огня Юрия. Он мелко дрожал и изо всех сил цеплялся за остатки сознания, но все мы видели, что парень более не жилец. Хохол с потерянным видом сидел около него, словно изваяние. Окликнуть его в этот момент не представлялось возможным. Гриша полностью ушёл в себя.
Через десять минут отыскали в снегу раненого в бедро и руку Сабира. Он всё же не понял моего приказа и ломанулся вдогонку за уходящей бандой.
Когда на него наткнулись, он был без сознания. В нескольких метрах от него лежали ещё двое, — выпотрошенных в хлам и в десантном камуфляже. Нож одного из них так и торчал из предплечья дагестанца. Тесак же самого Сабира плотно засел в кадыке, под подбородком другого, успевшего всё-таки всадить Сабиру в бедро две, — по счастью, сквозные, — пули.
А ещё через минуту на поляну перед насосной мрачный, как туча, Чекун принёс на плече и коченеющего Бузину. Явно простреленная грудь, сломанная то ли нет, рука… Внимательно осматриваю его.
— Славик, дай быстро спирта! Разотрите его. Да сильнее, сильнее! Мужики, нагрейте воды и опустите ему ноги и кисти в горячую воду! Думаю, он выживет.
Живых среди подстреленных самыми последними «боевиков» не оказалось. При приближении моих уцелевший раненый попытался вяло отстреливаться, а затем в панике выстрелил себе прямо в лицо. Камикадзе хренов!
— Босс, там у лесников чуть не полдома трупов. — Круглов, чью всю правую половину лица украшала нехорошая рваная рана, присел рядом. Вынув фляжку, жадно глотает ледяную воду.
— Как так?! — я нахожу в себе силы ещё чему-то удивляться. По затылку медленно расползается неприятный холод и ноющая боль. Старые болячки напоминают о себе так некстати.
— Гранату кинули, видимо, в бойницу.
Это ж надо… Так изловчиться, и так близко подойти… Черти… Впрочем, неудивительно. В насосной окна-бойницы высоко, и мёртвая зона под ними вполне достаточна для смельчака. Что же, следует признать, что не только мы родились или стали такими смельчаками…
Смелость врага вызывает уважение? Да, бесспорно. Но, ей-богу, это актуально лишь когда при этом не гибнут свои…
Будьте вы прокляты, твари!
— Скольких побило?
— Живые у них Нос, Терехов и Переверзя. Кажется, так они назвались. Из баб двое ранены. Одна не доживёт и до обеда. Желудок по улице прямо гуляет. Мужики там сейчас колдуют над ними, как могут.
Итого: их — пятеро, а то и шестеро ушедших, если не выживет вторая дамочка.
И один точно — мой. Многовато для одного дня. Чёрт! Как же многовато!!!
Я встаю и иду в сторону здания. На ходу бросаю:
— Соберите сюда, в кучу, всех, кто валяется по лесу из этих подонков. Соберите всё пригодное оружие. «Корда», раненых — в машину. Попробуем отремонтировать и тех, и других…
Как бы ни кощунственно это всё ни звучало, и как бы мне ни хотелось поднять наших мёртвых, мы ещё легко отделались. Это нужно признать.
Уцелевшие «лесники» пребывают в нехорошем унынии. Только начали обживаться, почувствовали вкус… Здесь нужен напор:
— Нос, я понимаю ваши проблемы и горе. Но я не советую вам горевать дольше, чем это положено для решения других неотложных задач! — Я говорю резко, словно генерал, что крайне недоволен происходящим на поле брани. Нос виновато шмыгает носом:
— У Терёхова жену ранило. Кравчуки — всей семьёй…
— Да, я знаю, знаю! Ты давай мне, встрепенись, мужик! Узнаёте кого-нибудь из той мерзкой кучи?
Оставшиеся в живых весьма неохотно и брезгливо вглядываются в землистые лица мертвяков и отрицательно качают головами:
— Никого. Даже близко.
Подошедший Лондон пристально всматривается, затем спокойно показывает простреленной и перевязанной кистью на одного:
— Сэр, этот человек жить в сад. Я видел его, когда мы ходили туда стрелять.
Гм-м, это совсем уже интересно. Значит, часть «дачников», удравшая перед нашим налётом, пришла с подкреплением?
Настырный и бесконечный, снег на глазах превращал свалку тел в сугроб. «Такого снегопада, такого снегопада давно не помнят здешние места»… Я сплёвываю прогорклой от пороха и солярки слюною на груду мёртвого человеческого материала:
— Жаль, что мы не пришли к этим скотам ещё той ночью…
— Да, Сэр. Быть бы очень хорошо. Но уже поздно говорить об этот факт.
Да, говорить поздно. Но это было бы так хорошо, так вовремя! Вот если бы ещё точно знать тогда, что в пылу сражения мы не выкосим заодно их немногочисленных детей и беззубых старух. Не так много чести быть убийцами беззащитности.
Юрий у костра уже даже не дрожит. Лежит он покорно и тихо, лишь изредка слабо моргает устремлёнными в небо блекнущими глазами. Он пришёл в себя в последний раз. Я это вижу и знаю. На его ресницах, во впадинах холодеющих глазниц уже начинают гнездиться вездесущие и равнодушные к людским бедам снежные мухи…
— Босс… — он словно ждал меня.
Опускаюсь рядом с ним на колени, беру его непослушную, почти мёрзлую ладонь в свою:
— Прости меня, Юрий…прости меня за всё, брат… Мы сейчас тебя вынесем отсюда, потерпи!