Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя

Демченко Сергей Александрович

— Да какой там, — все пойдём, да сделаем, что надо и как надо, — густой бас мощного Переверзи паровым молотом ударил в перепонки. Его приходилось слышать нечасто, — парень был на редкость молчуном. — Я лично намерен иметь сына, и даже не одного, если получится. И не намерен я стоять перед ним, — голодным и неустроенным, — с голой немытой жопой, ясно всем?! И для этого я пойду хоть к чёрту на рога. А кто не пойдёт — я тому руки в жизнь не подам! Пусть сначала он её вымоет.

Как говорят, «народ стыдливо безмолвствовал»… Отчего-то мне казалось, что никогда более среди этих людей не будет подобных «сидячих забастовок хиппи». И что завтра у них будет столько энергии — хоть мир за рукоять вращай. Усталость проходит, а проблемы остаются. И их приходится бесконечно решать, решать, решать…

Тенденция, понимаешь… Дурная, тяжкая тенденция.

XXXVII

Скажу прямо, — я не раз пожалел их всех. Жалел даже о том, что вдохновил коллектив выдохшихся личностей на этот, казавшийся чуть ли не последним, рывок к благополучию.

На пределе сил, по уши в воде и грязи, они делали эту проклятую работу. Столь нужную всем нам работу. И среди них кряхтел и пыжился я сам. Несмотря на боли в спине и в ногах, невзирая на бьющую в мозги одуряющую усталость, мы выковыривали и выковыривали из этих оказавшихся поистине полных недр то, чего хватило бы нам на несколько поколений.

Господи прости, барахла были тонны…

Одних рабочих рукавиц мы достали и погрузили на наши деревянные «баржи», сколоченные из чего попало, тысячи. Намокшая и пропитанная илом и мутью ткань была почти неподъёмной. Наши глаза чуть не вылезали из орбит, когда мы вытягивали из этого болота мешки, тюки и огромные синтетические сумки с уложенными в них вещами. Каждая куртка, напитанная водой, поднималась нами, словно огромный сом, упорно не желающий покидать привычную глубину.

Во время коротких «перекуров» все молчали, потому как говорить сил не оставалось. И когда мы вырвали из пасти этого железобетонного «бункера» последний «чувал», оставалось лишь одно желание, — лечь и умереть. Но нужно было ждать возвращения разгруженного у дороги на перевал катера. Порой это затягивалось на четыре, а то и все пять часов. Внезапно налетающий ветер, поднимающий болтанку на этом «внутреннем кубанском море», сильно задерживал движение нашей «шаланды». И всё это время мы, грудясь на едва выступающей над водою крыше обнаруженного цеха, клацали зубами от прохлады и про себя материли весь белый свет, так некстати разлетевшийся на обломки. Курили и ждали, грузили и мёрзли.

Само собой, я знал, на что я гнал людей. И понимал, что именно по этой причине они вначале не горели желанием снова «купаться кроликами» в вонючей воде «не в купальный сезон».

Но иначе я не мог. И слава небу, они это понимали. Никто не издал ни слова жалобы или проклятия в мой или чей-то адрес. Как бы ни хотелось всем отдохнуть или избежать этого адского занятия, все прониклись, наконец-таки, мыслью, что отныне по-другому просто не будет и быть не может. Возможно, никогда…

С самого первого дня нам, выжившим и уцелевшим, были предписаны, разнесены и вручены уведомления о том, что «с сей минуты все блага считать лишь мучением сплошным и достающимися». В чём нам и пришлось расписаться. Кому-то сразу, а кому-то позже.

Теперь даже все горцы, которые поначалу недооценивали то, что мы на блюдечке доставили им в селение, прониклись к нам искренним уважением и сочувствием.

— Вот так, блин, трофеи… — сутулый турок, кореш Мурата, мелко дрожал, сидя на корточках и сложив на коленях раскрасневшиеся от воды руки. — Врагу не позавидуешь. Помню, мы ещё нос воротили, когда вы торговать пришли. Чес-слово, почти никто и не ведал ведь из нас, каким Макаром всё это достаётся. Говно из-под коровы убирать — одно удовольствие в сравнении с этой каторгой! Сюда ссылать за провинности надо! — и он засмеялся хрипло и устало, выставив напоказ из-под синюшных губ мелкие прокуренные зубы.

Вслед за ним захохотали и некоторые другие.

То, что свой хлеб и свои блага эти люди отрабатывают у Рока сполна, делало их в собственных глазах высокими. При этом в своих мыслях каждый чувствовал себя нужным, необходимым и важным для всей общности.

Честные руки и удачно сидящая на своём месте столь хорошо приработанная деталь отчаянно и на пределе сил работающего Механизма выживания. Вот чем они были друг для друга. Колесо и ось, голова и шея, рука и меч, как её продолжение. Эти вещи так же неразлучны и дополняют друг друга, как и эти замёрзшие и усталые люди, сидящие сейчас абсолютно, насквозь мокрыми на промозглом ветру наступающей ранней «осени»…

За десятилетия, прожитые бок о бок соседями, они не узнали о своих земляках и сотой доли того, что выставил напоказ нелепый и бесформенный кусок каменной глыбы, недавно стукнувшей планету по изнеженной пуховой макушке.

Я так и заявил им об этом. Дружно загудев, все тут же согласились. Немедля завязались разговоры, обсуждения темы, пошли воспоминания. Грянул даже смех. Это помогло скоротать время. Я подмигнул Фархаду, — тому турку, чья шутка так вовремя подогрела остывающий кисель энтузиазма. Тот понимающе осклабился и кивнул, — мол, нет проблем, чего там!

Когда наша переполненная людьми и тряпьём калоша подползала к месту, где мы выгружали на торчащий из воды асфальт вещи, откуда их на заправленных привезённым в горы бензином легковушках таскали в село люди Мурата, уже было темно. Прямо на остатках шоссе горели несколько сооружённых наспех костров, служащих ориентирами для нас и средством для обогрева прибывающих.

До самого следующего вечера мы, как прокажённые, перетряхивали, распределяли и делили эти горы вещей, перетаскивали их на себе и на спинах скота к перевалу, где грузили всё это на подошедший транспорт. БМП и грузовик сделали в посёлок с «долей» селян по ходке каждый.

Когда же нас, спящих вповалку сном умерших под пытками праведников, везли обратно на Базу, мне снился тревожный, прямо-таки дурной какой-то, сон. Я находился один, почти без патронов и будучи много раз раненым, в полосе беспрерывного, крайне плотного огня. Всё, что могло стрелять и убивать, было направлено именно в мою сторону. Наступающая лавина неприятельских солдат меня отлично видела, в то время как я был лишён даже самого жалкого укрытия. Кругом меня было нечто вроде идеально ровного ледяного катка.

Вокруг меня, носившегося и скакавшего, как заяц по чистому полю, рвались снаряды, визжали пули, попадая в меня десятками. Истекая кровью, я, тем не менее, упрямо жил, отстреливался, кого-то убивал и ни в какую не собирался пока падать замертво на землю. Наоборот, — чем интенсивнее и ужаснее был огонь, тем активнее и несуразнее были мои дикие прыжки и ужимки. Причём я ещё всячески старался вертеться так, чтобы ни одна пуля не попала в находящуюся вдалеке Базу.

А уж если чувствовал, что таковая вот-вот возьмёт курс на наши укрепления, я бросался вперёд и «ловил», принимал её на себя. Если верить моим сонным размышлениям, мне пока неплохо удавалось защищать собою свой дом. Откуда довольно редко огрызались огнём какие-то люди, которых я почти не знал, и мои «семейники».