Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы
Шрифт:
— Эти двое, если по-простецки — «дур-машины» с интересным боевым опытом, просто добить которые нужно иметь несколько жизней и вагон здоровья. Как в компьютерном квесте.
В технике рукопашного боя особо не сильны. Но обычно одного, ну двух "прямой наводкой" в лоб бывает от них вполне достаточно. В довесок работают неплохо ножами и штыком….
Гогот утопил мои последние слова. Что верно, то верно, — о недюжинной силе наших "трёх богатырей", — Переверзи, Глыбы и Вурдалака, — ходили почти легенды. Работая вместе, эта троица легко заменяла эскадру бульдозеров средней
— Ну… — я подождал, пока стихнут излияния восторгов в адрес наших Геркулесов, и тоже позволил себе немного улыбнуться. — Вот, собственно, и всё. Все наши "резервы".
— Босс, а как же Вячеслав, наш Сабирушка, Шурко? Другие ребята?! — Казалось, народу не слишком было понятно именно такое деление нашего воинства. Как-никак, эти парни, да и почти все другие, проявили в своё время почти чудеса смелости и кое-какие умения в бою. Как наши, так и свежее пополнение. Они что, — безнадёжные?
— Относительно разговора о «портовских» они — просто "наши люди". Наши сограждане, если так понятнее. Отважные, смелые…, но они всего лишь часть нас. Не больше и не меньше. Мы всегда можем доверить им наши спины в бою, но… Но для некоторых видов операций им не хватает особенного «веса». Жира на боевых мослах, жил на хищной шее… Опыта и той, особой формы жестокости, которая и делает из обычного солдата универсального и изощрённого убийцу. Мясника, — умелого, расчётливого, хладнокровного, грамотного и даже утончённого негодяя. Художника, живописца смерти, если такое сравнение поможет вам всем понять именно ТАКОЕ умение бойца… Нет, не бойца. Хищника. Убийцы.
Глава IV
— Гос-споди…, Босс… Умеете же Вы найти эпитеты… Давно вот хотел у Вас спросить… А вот откуда Вы всё это…ну, и вообще, — столько, знаете? — Луцкий, видимо, действительно давно собирался задать мне этот вопрос. Но решился не сразу. Решившись же, выпалил с ходу всё, перебив меня на полуслове. А сейчас как-то робел, без надобности протирал и без того сверкающие очки, подслеповато щурясь без них на меня в свету ламп.
— Откуда? — Видит Бог, мне не очень хочется начинать этот разговор. Разговор обо мне. О чём угодно, — о птичках в гнёздах, о шуме листвы в саду ночною порой… Хотя — какая разница, о чём мне сегодня говорить? Я сам для себя — далеко не худший повод для разговора, ей-богу!
— Пожалуй, мне стоит об этом сказать более подробно. Потому как всё, что вы все действительно знаете обо мне, не боле чем отражение света от крохотного зеркальца на ночном небе.
— Вопрос твой, Лёха, правильный. Меня бы тоже весьма интересовал вопрос, — откуда старый предводитель кучки вооружённых землепашцев знает то, что просто не положено знать мирному инженеру. Строителю, пусть даже и продвинутому настолько, чтобы перечитать гору всяческой литературы, а на досуге распылять на атомы соседские курятники, — в познавательных целях, так сказать…
…Чужие откровения всегда вызывают повышенное внимание публики. А уж если песнь своей жизни затевает на гуслях откровения ваш, обычно такой загадочный и крутой шеф, — слушал бы и слушал. Боясь пропустить хоть слово… Поэтому легко себе представить, какую благодарную аудиторию я собрал. Мне не хотелось её разочаровывать, но сегодня я что-то не в форме. У порога вот-вот застучит рогами в ворота новая беда… А потому не буду особо соперничать красноречием с Нероном.
— Я мог бы много, очень много рассказать вам разных баек, историй и случаев из своей жизни, которые и сделали меня таким «всезнайкой». Но у нас просто нет на это времени… Ни одного лишнего часа. Поэтому я буду предельно краток, а вам предстоит успеть понять, впитать и запомнить всё то новое для себя, что вы сейчас услышите. Поскольку всё это я расскажу лишь ОДИН раз…
Последние слова я произнёс каким-то сиплым карканьем. Отчего-то запершило в горле. То ли потому, что я и без того говорил сегодня много, то ли по причине того, что… Я тщательно прокашлялся и постарался сделать голос почти уверенным:
— Никому из тех, кто знал и знает меня в этой жизни, мне не приходилось говорить ничего подобного. С девятнадцати лет я ношу это в себе, и ни при каких обстоятельствах не мог, не имел права трепать об этом, дав в этом клятву… — я поморщился… — своей стране…
Стране, которая вальяжно требовала от меня и получила очень многое, если не всё, на что я был способен. Но стране, которая ничего не обещала мне взамен. Кроме разве одного, — сурово покарать за то, "если ты когда-либо, где-либо и кому бы то ни было откроешь свою вонючую пасть"… — Я горько усмехнулся сам себе.
…Усердное сопение внимающего собрания говорило о том, что никто не хочет пропустить ни слова. Даже вечно шуршащий чем-то Чекун уподобился статуе мёртвого ленивца. До того он был неподвижен, восседая на полу по-турецки.
Я тоже решил присесть на край стола. Так как-то легче говорится, — вроде бы и не отчитываешься, вытянувшись перед аудиторией в рост…
— … Эти слова сказал мне когда-то крутой полковник, с жадностью старого вампира глядя мне в испуганные глаза. Глаза зелёного сосунка. И с того момента он начал мою перековку, как он выразился, "в совершенную и законченную кровожадную скотину"… Надо сказать, он сам был страшным человеком. Поначалу он казался мне чудовищем, наводящим ужас одними лишь своими словами и эпитетами… Но постепенно я как-то перестал замечать многие вещи, которые нормальному существу не умещаются в голове без риска «попутать». Как нечто само собой разумеющееся я начал воспринимать и впитывать вбиваемые в меня явления и понятия, несвойственные лишь одному понятию — человечности…
Можно неделями рассказывать весь процесс моей "переделки в реального мужика", как называл всё это безобразие полковник. Но речь сейчас не об этом. Говоря кратко, я вышел из его рук, и из рук мордовавших меня и ещё две сотни парней со всего света, инструкторов тем, кем я и стал в конце концов их совместными усилиями.
Среди нас были представители тридцати одной национальности и всех рас. Потому как в целях обеспечения наиболее полного успеха операции в том, или ином, районе мира — среди нас должны были быть, по возможности, представители тех краёв.