ЛЮДИ КРОВИ
Шрифт:
Полуденное солнце клонится к закату, день начинает свой путь к ночи. Я рассказываю ей о том, как искал ее.
– Питер, я так рада, что именно ты нашел меня, – говорит она, и мы оба тихо засыпаем.
Я просыпаюсь один, замерзший, и вглядываюсь в темноту. Без часов и других человеческих приспособлений мне трудно понять, сколько же я спал.
– Элизабет! – беззвучно зову я.
Не получив ответа, встаю и кружу по пещере:
– Где ты, Элизабет?
Ее ответ приходит издалека. Он нечеткий, я едва могу разобрать:
– Я
Без света, книг, телевизора у меня и выбора нет,- только спать. Я вздыхаю, ложусь на постель, приготовленную для меня, вернее, для нас, моей возлюбленной, и снова думаю о путешествии, которое проделал «Большой Бэнкс», везя меня на Ямайку. Потом с тревогой вспоминаю о семье Элизабет и готовящемся большом пире, размышляю о нашем будущем возвращении домой… наконец мысли мои путаются, и сон похищает меня из реальности.
Я просыпаюсь от того, что рядом плачет ребенок. Сажусь и жду, когда глаза привыкнут к сумеркам в пещере. Тень, которую я вижу у входа, – это Элизабет. Перед ней, на каменном полу, еще две тени – намного меньше. Одна из них шевелится, и временами раздаются всхлипывания.
– Вот это ночь! – говорит Элизабет.- Я летела в Марунтаун и наткнулась на этих двоих. Одни, без всякого присмотра… шли по дороге. Как раз для нас обоих. Вот это удача! В первую же ночь, как я полетела на охоту, чтобы накормить своего мужчину!
– Элизабет! – я протестующе мотаю головой.
Она неверно понимает мой возглас, приподнимает одного из детей, мальчика лет десяти, приканчивает его одним ударом когтя и кладет передо мной. Я смотрю на его маленькое тельце и тяжело вздыхаю.
– Что-нибудь не так? – спрашивает она.
– Я не ем детей.
– Не понимаю. Это же только люди, – Элизабет подходит к другому мальчику и вспарывает ему живот. – Если бы я знала о твоих вкусах, я принесла бы тебе кого-нибудь постарше, но сейчас мне хочется есть, Питер. Я не могу приступить к еде, пока ты не начнешь.
– Почему? – спрашиваю я.
– Так заведено, – она пожимает плечами.
Я принуждаю себя поесть. Меня подташнивает от вкусного нежного детского мяса. Она доедает за мной.
Потом подходит ко мне, ложится рядом.
– Не сердись на меня, – говорит она.
– Ты такая, какая есть, – отвечаю я.
– Нет, Питер, это мы такие, какие есть.
«Вот именно, – думаю я. – Интересно, поймет ли она когда-нибудь меня».
– Ты выросла в своем мире, – говорю я. – А я – сразу в двух мирах. Иногда мне нелегко приходится.
Элизабет придвигается поближе, нежно, медленно, ритмично поглаживает меня хвостом.
– Скоро ты сможешь показать мне свой второй мир. Но сейчас ты в моем мире!
Я покорно киваю:
– Когда мы вернемся в мой мир, тебе придется научиться быть более осторожной. Похищать детей слишком опасно. Эти люди такие странные. Они могут ужасно обращаться со своими детьми, но если ребенок вдруг пропадает, они с ума
Даже мой отец, который был сам не свой до детского мяса, нечасто позволял себе лакомиться им.
– Они всего лишь люди – мягкие и слабые,- говорит Элизабет.- Папа не обращает на них внимания.
– Может, и так,- возражаю я,- но их миллионы, и у них есть ружья, пушки и бомбы, перед которыми даже мы бессильны. Здесь мы в относительной безопасности, но в Майами похищение ребенка могло бы стоить нам жизни.
Она, насупившись, отодвигается от меня:
– Кажется, ты пытаешься запугать меня.
«Как мало она знает о нашем мире», – думаю я.
Я смотрю на нее и вспоминаю, что она не прочитала ни одной книги, не видела ни одного кинофильма.
– Мне никогда не разрешали покидать Страну Дыр,- говорит она.- Океан я видела только с воздуха. Он там, за равниной. Он, кажется, голубой.
Мне предстоит столько показать ей. Ее наивность умиляет меня. Я тянусь к ней:
– Элизабет, я вовсе не хотел пугать тебя. Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь причинил тебе боль.
Она одаривает меня легкой улыбкой, приникает ко мне и снова начинает поглаживать меня хвостом. Я не могу не отозваться на эти чувственные прикосновения.
– Опять, Элизабет? Ты не устала?
Она смеется, и я радуюсь серебряному звону колокольчиков.
– Ты ведь уже беременна. Я не чувствую твоего запаха с тех пор, как мы впервые соединились.
– Питер, ты так многого не знаешь! Да, я хочу делать это опять и опять. Почему бы и нет? Нет, я не устала от этого. Мама говорит, что это наш особый дар. Мы можем заниматься этим сколько угодно.
Пещера наполняется ароматом корицы и мускуса. Ноздри мои трепещут, дыхание становится частым.
– Так не честно! – рычу я.
– Разве ты не хотел этого? – смеется она. – До того, как мы встретились, у меня не было выбора. Мне приходилось распространять свой запах.
Теперь все иначе. После первого раза мы можем делать это по желанию. Но только с нашим избранником.
Она поворачивается ко мне животом, и я задыхаюсь от восторга.
– Питер, – говорит она, – это ничего, что я беременна. Наш ребенок родится только через одиннадцать месяцев. Ты ведь не согласишься обходиться без меня все это время, правда?
Я и дня не могу обойтись без тебя, – признаюсь я, вдыхаю ее волшебный запах, оплетаю ее хвост
своим.
– Прежде чем мы начнем, Питер, я должна сказать тебе, что это будет в последний раз здесь, в пещере. Мне очень жаль. Надо было сказать тебе раньше. Завтра родители ждут меня домой – помогать готовиться к пиру. Тебе лучше вернуться на свою лодку. Мама говорит, что мой брат встретит тебя в Фолмутской бухте.
– Нет, – не соглашаюсь я. – Как он узнает меня? Ты должна лететь со мной. Мы можем вдвоем встретить твоего брата.