Люди легенд
Шрифт:
Кто-то хихикнул. Другие насупились. И вдруг в неловкой тишине Гришин с грохотом спрыгнул с нар.
— Ничего, ничего! — сказал он каким-то новым для всех, «гражданским» голосом. — Накурено здесь… А раз так, — он подмигнул гармонисту, — давай пока русскую! Эх!
Гришин лихо хлопнул по подошве, оттопырив локти, прошел круг, остановился возле певицы и, вертя плечами, согнулся в церемонном поклоне. Певица смущенно улыбалась, но Гришин не отставал. Чуть не наступая ей на носки, он выбивал чечетку.
— Давайте! Давай, давай! — загремело с нар.
И певица вдруг выхватила из рукава платочек.
— Ну ладно, по–смоленски!
— Смотри, свой баба! — крикнул Кутузов, расплываясь до ушей и кубарем скатился с нар…
Уже со всех сторон вокруг певицы приседают, крутят винты, точат чечетку парни. А она совсем освоилась:
Ой, пойду я в партизаны, Чтоб ребятам помогать, Перевязывать им раны И винтовки заряжать!Надрывается гармошка. Скрипят половицы и нары. Грохочут на полу лыжи, звенят стекла. Гришин искоса поглядывает из угла. И вдруг, как выстрел, раздается его голос:
— Сми–рр–но!
Входит Дедушка.
…Пляшет и воет поземка. Отряд с лыжами на плечах выстроился на улице. Ноги уже ушли по щиколотку в снег. Соседнего забора не видно. И столба не видно. Подвешенный прямо к небу, раскачивается тусклый фонарь.
Под ним, опираясь на палочку, стоит Дедушка. Пожилой москвич, инженер одной из проектных организаций, Василий Исаевич Воронченко — сердцем поэт. Гришин помнит, как на первом тайном совете в его доме Дедушка сходу «крестил» партизанские отряды романтическими названиями. Теперь Дедушка только что закончил напутственную речь.
— Вот так-то, ребятки, действовать будете на северо–западе Смоленщины. — Он постучал палкой по невидимому столбу. — А как же вас назвать?
Дедушка вспоминает, что из «старых» партизан, начинавших с Гришиным в Фомино, в этой группе 13 человек.
Вокруг метет колючим снегом, словно песком в Кара-Кумах.
— Вот что, — говорит Дедушка. — Было такое кино. Тринадцать героев борются со смертью в пустыне. Будете — отряд имени Тринадцати. Согласны? — он подходит к Гришину, обнимает его. — Чертова дюжина, Сережа, хорошее число. Ну, счастливо! Веди!
Отряд в белых маскхалатах погружается в белое море и тонет как призрак. Дедушка смотрит ему вслед и слушает вьюгу.
Дойдя до переметов, отряд стал на лыжи. Лыжный шаг широк. Он гонит холод. Рубашки липнут к телу. Переднему идти труднее всех. Передний грудью принимает ветер и прокладывает лыжню. Впереди — Гришин, на то он и командир.
А почему, собственно, он? Есть в отряде старшие и по званию и по возрасту.
Может быть, у других меньше военных знаний, опыта? Нет. Тогда, может, эти люди уступают ему в храбрости? А какая ей мера? Вон перекинул автомат на другое плечо Гусаров. Конник из корпуса Белова, он с саблей наголо и связкой гранат скакал галопом на фашистские танки. Подбивал и
Тогда, может, этим людям не хватает находчивости? Вон, нажимая на палки, старается не отстать невысокий Сергей Скворцов. Рассказывают, что в дни окружения, когда на одной из переправ возникла паника, этот писарь и старший сержант по званию раздобыл в разбитой штабной машине генеральскую форму, нарядился в нее, навел порядок, спас тысячи растерявшихся людей и снова превратился в скромного старшего сержанта.
А может быть, у Гришина больше физической выносливости? Вон, сменяя его, выходит вперед огромный Яков Дулькин. Позднее он носил горскую папаху, поменял свою не очень звучную фамилию на Дульканова, и партизан осетин Даут Дарчиев называл его нартским богатырем.
Да, это идут не тринадцать учеников за своим сельским учителем, — такую легенду об отряде когда-то создали журналисты, — идут тридцать обстрелянных, умелых и храбрых воинов. Многие из них вскоре возглавят крупные партизанские подразделения гришинцев. И все же командир у них он. Командир не только по назначению и по выборам, а так — само собой. Почему же командует Гришин? Почему — в эту метельную предвесеннюю ночь сорок второго года? Почему — два года спустя, когда из отряда выросло огромное соединение? Почему — двадцать лет спустя, когда за столом ли, на рыбалке ли, на сборе ли грибов встречаются неразлучные на всю жизнь, уже седеющие гришинцы и есть среди них и видные инженеры, и известные ученые, и крупные руководители, все-таки верховодит всегда по–прежнему он, Гришин?
Почему? А, наверно, потому, что есть такие люди, с открытым сердцем, заразительным обаянием и железной волей, для которых талант вожака бывает так же естествен, как для иных талант, скажем, музыканта или живописца.
Пришла грозная година, и скромный сельский учитель стал грозным учителем ненависти и мести народной.
…Шло время. Уже давно от Смоленского обкома партии и Западного штаба партизанского движения была получена радиостанция. На привалах радист Данила Ершов выходил на регулярную связь с Большой землей. Уже давно в отряд пришли новые партизаны, и среди них светлый человек, ставший душой и совестью отряда, сибиряк Николай Москвин, и беспокойный, подвижной, как ртуть, наделенный недюжинной тактической смекалкой Иван Митяш — будущие командиры партизанских бригад. А отряд все рос, закалялся в боях и рейдах, ковал выносливость и мужество в засадах, взрывал вражеские эшелоны.
А летом возник и был утвержден Большой землей особый партизанский полк «Тринадцать» с командиром Гришиным, комиссаром Иваном Стрелковым и комбатами Шерстневым, Ивановым, Звездаевым.
Полк научился, незаметно выскальзывая из рук врага, брать немцев в клещи, навязывать врагу невыгодные для него условия, вести такие бои, в которых подавляющее численное превосходство противника становилось второстепенным фактором. Теперь «старики» вспоминали горящий амбар в Петрово с улыбкой.
Началось состязание младшего лейтенанта Гришина с фашистскими генералами. Состязание не на жизнь, а на смерть.