Люди, Лодки, Море Александра Покровского
Шрифт:
Да, Генерала Кожемякина не существует. Я все тексты за него на ходу выдумываю.
"Смотришь иногда на предмет и видишь, что их два!" — вот тебе, пожалуйста, сейчас и выдумал.
У тебя в письме про парад есть такое: "Лил дождь. Дул ветер". А теперь поменяй: "Дождь дул. Да и ветер… лил".
Так веселее, правда?
Эпитафия: "Вот лежу теперь!"
Рассказываю историю: мой сосед зашел перед самым закрытием в антикварную лавку, там, у порога, стоят бомжи и пытаются продать старый альбом. Купил он его за
Вот смотри какие:
"9.03.45 г. Милая, славная девочка! С добрым утром!
Сейчас ночь… противник шумит, а мы его успокаиваем время от времени, а в… спокойные минуты заводим патефон и слушаем вальсы Штрауса. На сердце от этой музыки делается как-то грустно от сознания, что музыка создается для радости, но не может её дать, так как дорогое существо находится вдали, и музыка как-то усиливает боль этой разлуки. Скоро ли? Скоро ли я смогу крепко обнять тебя и прижать к своей груди и покрыть поцелуями? Ах, Валентиночка, как устал я мечтать, но с другой стороны хватит силы бороться.
Любимая моя, ты только пиши почаще, ведь в этом одна отрада…"
"Вечер 10.03.45. Милая моя!
Сегодня прошли девять километров, осталось 30. Бои очень упорные. Но положение этой группировки отвратительное и практически уже обреченное. Союзники будто проснулись, но ужасно хитро пишут свои сводки. Так, например: "взято 14 городов и населенных пунктов". То есть, может быть, один город и 13 деревень. А мы забираем по 200-300. Интересно, как ты оцениваешь обстановку. Пиши. Крепко обнимаю.
Твой Николай".
"19.03.45. Милая девочка!
Сегодня получил от тебя сразу 2 письма. Это прямо один из счастливейших дней. Только что вернулся с наблюдательного пункта, а встретил почтальона. Не хотел, чтоб он не взял хотя бы записочку для тебя. Если б ты знала, сколько силы, надежды и теплоты влило в меня твое письмо. Милая моя!… любовь к тебе… ни с чем не сравнима… я пронесу ее через все испытания… Для меня ты — всё…"
И таких около 100 писем.
Немного о себе.
Слух у меня плохой. Так сказали маме, и со скрипкой от меня отстали. Но музыку люблю. Не современные 120 ударов в минуту, а Малера, например. Пороть меня не пороли. Было несколько раз, но это не в счет. Я был умный. Насчет чувствительности — есть немного, иначе нет вкуса и писать невозможно.
"Тёртый калач"? Может, и тертый. Жизнь научила: никогда не говори, что ты — крутой. Все дело в совпадении: "ты — крутой" должен совпасть с ситуацией. Хотя, все тренируемо. Я — маменькин сынок, брошенный на флот. Многие начинают пить, а я боролся. Там все очень сурово. Это можно почувствовать по рассказам, но я все сильно запрятал за смех. Хотя есть рассказики. Их найти
Слышал по радио, что в Питере памятник Александру Невскому хотят замандячить. Дорогие чиновники, хочется сказать, Невский бы вас с одного удара до седла развалил, а вы ему памятник. Он с таким же малолетним хулиганьем, как и сам, из дома сбежав, на шведов напал. Верхом на лошади корабль захватил. От такой наглости они ему тут же сдались. И денег он не воровал под русским флагом. Другой он был.
С праздником Великих Потерь! Это вместо Великой Победы. Не люблю я все "великое". Кровью пахнет. Когда я мальчиком в этот день провозглашал какую-то патриотическую чушь, мой отец, обычный советский человек, с полным набором всего советского, говорил: "Лучше молчи! В этот день никаких тостов за победу". Дед прошел всю войну, отец — только с конца 1943 года. До этого был на оккупированной территории в районе Бреста. В 1943 ему было 19 лет. Воевал в одной части с дедом. Дед про войну тоже никогда ничего не рассказывал.
Такое же отношение к войне я встречал только у одного офицера, летчика обгорелого. Он был на Малой земле.
А потом в училище преподавал военно-морское искусство. Он говорил крамольные по тем временам вещи.
"Побеждать надо так, как Суворов говорил: не числом, а умением. Если б Александр Васильевич дожил до войны с финнами или с немцами, он бы от позора спился".
Я за уважение к противнику. И за мир с немцами. А у нас это только-только начинается.
9-10 мая был на даче.
Дача — это русский национальный спорт. Если по нему будут олимпийские игры, то мы всех положим.
Если, к примеру, будем копать канавы — я и Шварцнеггер — то он через 8 часов сдохнет.
Сегодня все тело болит. Болит, даже когда лежишь. Но такая нагрузка нужна. Я к ней привык. Если нет ее, могу заболеть.
Нет. Я не обижаюсь. Если я буду обижаться, то, как я буду писать? Мне все равно, что про меня скажут. Я-то знаю, что я не такой. А другим — пусть другие доказывают. Я про себя много всякого слышал. Во что бы я превратился, если б обижался на людей? Они говорят мне, допустим, гадости, а я вижу комплексы, убогость, непомерные амбиции (видел ли кто-то "померные" амбиции?). Так и живем. Людям я не мешаю.
Генерал правильно спал. На Моцарте и не спать? Самое спальное генеральское место.
На флот я попал по странному стечению обстоятельств.
Вчера позвонила мне одна дама из "Морского клуба". Совет ей нужен был. Рогожкин, который "Особенности национальной…", написал сценарий фильма про северные конвои. Там есть такой эпизод: в Мурманске для ублажения матросов с конвоев держали бордель, а когда необходимость в бабах отпала, их вывезли на барже в море, торпедировали и затопили. Что-то такое я на севере слышал. То ли торпедировали, то ли затопили, то ли посадили.
Вся драка теперь развернулась между участниками этих конвоев: русских, английских, американских и Рогожкиным с Учителем. Есть еще такой режиссер Александр, естественно, Учитель, который у Рогожкина этот сценарий приобрёл и теперь собирается им Голливуд потрясти. А те объединились не хуже, чем во времена коалиции, и собираются его запретить. Через Никиту Михалкова, ООН и ещё через чего-то, в том числе и через "Морской клуб". Они уже во всех посольствах побывали.
Дама хочет их примирить. Я ей ничего не мог посоветовать.