Люди, Лодки, Море Александра Покровского
Шрифт:
Вот такой коитус.
Ш. жаль. Там комплексов много. Вот я маленький, а сам себе кажусь большим. А он маленький и кажется себе еще меньше. И жизнь воспринимает не так. Я вот для себя давно решил, что я — инопланетянин, и меня на этой планете должно все удивлять и радовать: соборы золоченые, дебаты в Думе и лошадиное дерьмо, которое, как только подсыхает, так сразу и развеивается ветром.
А насчет ироничной философии и кружев все верно. Даже жаль, что нашелся только один человек, который понял, что мне просто жить хочется,
Я думал, никто не поймет.
Телевизионщиков не люблю. Я люблю стереометрию, а у них — геометрия. Они плоские. Сбоку — в толщину миллиметр. И видят только то, что перед глазами и движется. Как лягушки. А холодные — бррр!
Я сейчас занимаюсь чушью. Я сортирую: это чушь, а это пусть полежит, а это опять чушь. Проходит время, и я подбираюсь к тому, что я долгое время считал не чушью и опять начинается отбор: это чушь, а это пусть полежит… Так жизнь и проходит.
А потом я думаю: "Господи, я же такой хороший! Неужели же я не достоин награды?" Потом я замираю в надежде, что сейчас она сверху свалится, и слушаю свой внутренний голос.
А он мне говорит, что награда за то, что я был таким хорошим в прошлом то — что я такой хороший в настоящем.
"А за настоящего хорошего меня награда — я хороший будущий?" — спрашиваю я.
"Правильно мыслишь!" — говорит он.
"Ловко! — говорю я. — Мною будущим расплатиться за меня же прошлого!"
И слышу в ответ: "А ты думал".
Генералы обидчивы как девицы-перестарки. Чуть что — губы поджали, ножки растопырили. Тем более, военный дирижёр.
В атаку этот генерал не ходил, а в таких патриотизма — лопатой не выгребешь. Каждый парад для него праздник. Он состарится и при звуках трубы плакать будет.
Подводники насчет парадов все сволочи: терпеть их не могут. 8 марта считают самым настоящим мужским праздником, потому что он один без парада, и бабы наготове.
А в поход нас оркестр не провожал, так ходили. Он нас иногда встречал. Бедняги на морозе дули в трубы.
Спроси генерала, трудно ли на морозе. Заслужишь его теплый, понимающий взгляд.
Генерал, да еще и дирижёр — это ужас. Его лексикон: Родина, Россия, армия, государство, долг, посвятить, жизнь, служение, Отечество. Урфин Джюс и его деревянные солдаты.
Мой Генерал Кожемякин сказал про этих людей так: "Их понятия простираются так, что порой диву даешься до скольких еще можно дойти". Или: "Я как просыпаюсь иногда ночью, так сразу вопросом задаюсь: как же еще и чем помочь!" А вот еще: "Очеловечить это все можно конечно, был бы только смысл". И: "В служении Отчизне я всегда предполагал, прежде всего, наличие абсолютного большинства".
Для генерала само собственное существование — это служение. Фуражку надел — полдела сделал. Снял — уже целое дело. Я не знаю, о чем с ним можно говорить.
Первомай не люблю, как и другие праздники. Из-за парадов. Люблю 8 марта, по перечисленным ранее причинам, и Новый Год — там тоже парада нет.
Я всю сознательную
У сук на парад особый нюх. Появляются они в самый торжественный момент, откуда ни возьмись.
А дирижёр оказался нормальным генералом.
Парадных мальчиков жалко, конечно. Вот таким мальчиком я и был с 17 лет. Конечно, дают усиленный паек. В наши времена армию кормили дерьмом. В случае усиления пайка давали того дерьма с добавкой. Сейчас — не знаю. Может, кусок мяса дают? Интересная особенность парада. Там есть такая его часть, когда подается команда "Смирно!", а потом, в наши времена, Министр Обороны минут сорок читал праздничный приказ. Так вот: во время чтения этого приказа некоторые мальчики от напряжения падали в обморок прямо в строю. Могла упасть одновременно целая шеренга. Порядок такой: их затаскивают вовнутрь строя, а их место занимает следующая шеренга. На морозе, 7 ноября, пачками валились.
А зонтик в армии — действительно преступление. "Офицер с зонтиком — всё равно что дама с авоськой!"
Не мокнем мы, не мокнем.
Самый свободный человек на этой планете — это я! Остальные друг от друга зависят. И не дай Бог у них есть помещение для всякого помещения. А если тебе нечего помещать, то и помещение, а значит и власть имущие, тебе не нужны. И ты свободен. Но в пределах веревки. И эта веревка совсем не похожа на ту веревку, если тебе есть что помещать в своем помещении. Эта другая веревка. Ее называют иногда литературным вкусом. И с этой веревкой я обычно нахожу общий язык.
"Если можно что-то сделать самому, например, отнести куда-то, то лучше сделать, а то все будет так же, но наоборот", — это мой генерал. "Свобода — это непознанная необходимость. Вот я, к примеру, свободен, но необходим ли я? Думаю, что да!" — он же.
Нормальных мало. Я с этим смирился. И веду себя так, что никто не может сказать, что застал меня дома. Или что у меня все дома. Только они от своей серьезности сошли с ума, а я от свободы.
Вот Менделеев, прежде всего, был государственный деятель. По тем временам — экономический МЧС. Занимался всем. Витте гонял его по России. Он разбирался в кризисе с углем, занимался нефтью и бог знает чем. Но в основном — экономикой. Только водку он не выдумывал. Это легенда. Он был Ломоносовым и Леонардо да Винчи своего времени. Многое не закончил. Всегда ставил перед собой невыполнимые задачи, и по дороге к ним делал открытия. Например, таблица Менделеева. Открытие по дороге. Это был деятель никак не меньше Гете или Петра Первого. А Россия о нем почти ничего не знает. В Питере, в университете, есть музей этого великого человека, и есть даже директор этого музея.
Так вот он, когда его приглашали на государственную службу в Палату Мер и Весов, сказал, чтоб ему дали 3 тысячи годовых. А чиновник сказал, что намерен предложить ему 30 тысяч. "Э-э-э… нет! — сказал Менделеев. — За 30 тысяч я свободы лишусь". Так и остался. Безумным и свободным. Исполнял обязанности на 30 тысяч, а получал — 3. Ему денег давали на изучение поведения газов при больших давлениях, имея в виду новые пороха, а он в параллель занимался газами малых давлений, изобрел прибор для взвешивания газа.