Люди молчаливого подвига
Шрифт:
Громадную по объему и значению работу выполняли в Испании советские военные советники. Многим из них — таким, как Батов, Воронов, Колпакчи, Кузнецов, Малиновский, Мерецков, Родимцев — суждено было стать героями-военачальниками Великой Отечественной войны — величайшей из войн человечества.
Чем ближе прорывались к столице Испании фашисты, тем активнее и плодотворнее становилось сотрудничество Гришина с руководителями Компартии Испании.
5 ноября была наконец установлена прямая связь с Москвой. И Гришину сразу стало легче. У него было такое чувство, будто в осажденный Мадрид пришли
Гришин стремился обобщать достававшийся кровью боевой опыт. Оборона Мадрида показала, в частности, что во время уличных боев пехота, вооруженная бутылками с горючей смесью и связками гранат, может нанести танкам большие потери. Разумеется, тогда нельзя было предвидеть, как пригодится этот опыт Мадрида в Сталинграде.
Можно сказать, что сражение за Сталинград началось далеко от Волги — там, на Мансанаресе, под Мадридом, в ноябре 1936 года. На Волге, закипавшей от раскаленного металла, Родимцев будет вспоминать отчаянную оборону Мадрида, бои в его подземельях и трубах канализационной сети, в разбитых коробках домов, за каждый этаж, переходивший из рук в руки — то к республиканцам, то к фалангистам.
Михаил Кольцов писал в те дни:
«Нельзя сдать Мадрид. Надо драться до исступления, до последнего патрона, а потом до последней щепотки динамита, потом камнями из мостовой, потом кулаками, а потом, когда уже схватят, кусаться. Пусть почувствуют, что значит взять такой город. В Карабанчель они ворвались слишком быстро, теперь же пусть ползут — каждая улица будет для них мясорубкой…»
Мадрид и Сталинград. «Они не пройдут!» и «Коммунисты — вперед!..»
Радио Севильи между серенадами фаланге уже торжественно объявило о взятии Мадрида, а Мадрид и не думал сдаваться.
В дыму и пламени, под вой бомб и грохот снарядов рождались герои обороны Мадрида, стоявшие насмерть. И в первых рядах шли коммунисты.
Чувствуя, что враг готовит генеральный штурм Мадрида, Гришин не мог усидеть на месте. Его видели среди бойцов интербригад, в Университетском городке, изрытом кратерами, подобно Луне, в парке Каса де Кампо, где недавно на скамейках обнимались парочки и матроны чинно возили коляски со смуглыми беби. Теперь здесь шла жестокая битва, и вместе с испанцами шли в очередной бой советские добровольцы-танкисты, еще не привыкшие к своим испанским псевдонимам.
Восьмого ноября бомбы «юнкерсов» снова упали рядом с военным министерством. Воздушной волной выбило стекла… Гришину поцарапало щеку, долго звенело в ушах. За окнами стелился дым — горел гараж. В огне пропала и та роскошная «испано-сюиза».
А вечером как ни в чем не бывало генерал сидел в пяти километрах от фронта в ложе кинотеатра «Монументаль» на торжественном митинге, посвященном годовщине Октябрьской революции.
«Монументаль» — огромный кинотеатр с залом на семь тысяч зрителей (больше московского «Ударника»), по уверению мадридцев, — самый большой кинотеатр Европы. Публика в комбинезонах, куртках. Пилотки, береты. Лилово-желто-красные флаги республики. Генерал Гришин смотрел на портреты Карлоса Маркса, Фредрико Энгельса, Владимиро Ленина, слушал Долорес Ибаррури. Дочь простого испанского горняка говорила о русской революции, а русский генерал вспоминал те незабываемые
Бывают же в жизни такие встречи! В номере мадридского отеля «Гэйлорд» главный военный советник Гришин встретился с прилетевшим в столицу через фронт генеральным консулом Советского Союза в Барселоне В. А. Антоновым-Овсеенко. Бойцы старой ленинской гвардии, один из Риги, другой из Варшавы, когда-то штурмовавшие оплот контрреволюции в Петрограде, теперь отражали штурм столицы Испании Мадрида. В пятьдесят два года Владимир Александрович выглядел молодцом. Вес тот же гоголевский нос, близорукие глаза за очками, только волосы подстриг. Бодр, оживлен. Лишь изредка проглядывала в нем свинцовая усталость.
— Думал ли я, старый каторжник, когда царь приговорил меня к смертной казни, что я переживу его и буду греться на барселонском солнышке! — говорил своему товарищу Антонов-Овсеенко.
Войдя в гостиничный номер, первым делом Гришин опустил жалюзи окон, хотя уже вечерело.
— Так-то будет лучше, — сказал он. — Недавно какой-то снайпер с крыши дома напротив пытался убить одного нашего советника. Пуля пробила оконное стекло, но, к счастью, пролетела у него над головой. Пришлось усилить охрану. Город кишмя кишит врагами. Многие посольства — осиные гнезда…
— Словом, как в Питере после Октября, — заметил Владимир Александрович.
— Сначала, — сказал Гришин, разливая принесенный официантом кофе, — мы жили в гостинице «Альфонс XIII», затем в «Паласе». И там было более или менее спокойно. Сейчас «Палас» отдали под госпиталь. За нами остался только второй этаж. Как работается в Барселоне?
Дел в Барселоне, отрезанной от Мадрида фашистами, было по горло. Антонов-Овсеенко дал много ценных советов, как лучше и эффективнее вести борьбу против троцкистской организации в Испании. Мадридский комитет этой организации вредил изо всех сил, срывая злобу на советских военных советниках, шпионя за ними, стремясь всюду дискредитировать их. Агитаторы ПОУМа произносили антисоветские речи, плели интриги, стремились подорвать авторитет Народного фронта.
— Ну, а как Мадрид? — спросил Антонов-Овсеенко, прислушиваясь к фашистской канонаде. — Выстоит?
— Энтузиазма и самоотверженности у народа много, — ответил Гришин. — Коммунисты да мадридские рабочие спасают пока положение. Но товарищи из ЦК КПИ продолжают настойчиво добиваться создания регулярной народной армии, и они правы!
Очень насторожил генерала недавний случай: внезапный натиск противника на Карабанчельском направлении у Толедского моста вызвал ничем не оправданную панику в Хунте обороны Мадрида. Еле-еле удалось выправить положение.
— Республиканцы предприняли контрнаступление. Правда, оно не достигло намеченных целей, но уже то, что был поставлен вопрос о контрнаступлении, говорит о многом… Когда-нибудь мир узнает, что наши добровольцы — летчики и танкисты, сражающиеся здесь инкогнито, помогли Мадриду остановить фашистов.
— Когда-нибудь, — серьезно произнес Владимир Александрович, — мир узнает и кто здесь был главным военным советником.
— Чем позже узнает, — усмехнулся Берзин, — тем лучше для дела.