Люди не ангелы
Шрифт:
А попробовали б отпустить колхозы "на беспривязное содержание" да при этом установили между колхозами и государством нормальные экономические взаимоотношения, то есть дали колхозам твердые планы, тогда вопрос об агрономии и вообще о ведении сельского хозяйства решился б сам собой.
Павлу Платоновичу вдруг показалось, что говорит он слишком долго, да и напряженная тишина в кабинете смутила его. Он испуганно посмотрел на наручные часы, хотя не засек время, когда предоставили ему слово. Кинул вопросительный взгляд на Степана Григоренко, но тот, склонив голову на руки, спрятал под ладонями глаза. Посмотрел на секретаря обкома и увидел, что он, нахмурив брови, делал в блокноте какую-то запись. Обвел взглядом членов бюро парткома. Встретился с подбадривающими глазами редактора газеты - молодого губастого парня с рыжими вьющимися волосами, уловил зловещую улыбку на бледном
Ощутив горьковатость во рту, продолжил речь, будто в омут нырнул:
– И решится тогда главнейшая проблема, которая все время держит нас за грудки. Суть ее в том, что крестьяне, работая целый год в поле или на ферме, не знают, что они получат за свой, прямо скажу, не легонький труд. Ему, селянину, говорят, что он хозяин земли, а этот хозяин не имеет права распорядиться плодами трудов своих, потому что, кроме основного плана поставок, ему потом дают еще несколько сверхпланов.
В этом - главнейший корень наших бед, - продолжал Павел Ярчук, глядя перед собой страждущими глазами.
– А каждый корень, если он живой, дает ростки. Люди смотрят на землю, как на недобрую мачеху, и надеются только на побочные заработки, а сыновей и дочек своих стараются скорее выпроводить из села, подальше от земли, от крестьянской судьбы. И бегут селянские дети в города на любую работу, становятся там портными, малярами, каменщиками, официантами, сборщиками утильсырья - кем угодно, только бы не быть хлеборобами.
34
Степан Прокопович слушал Павла Ярчука с затаенным дыханием, втянутой в плечи головой; будто стоял под грушей, с которой падали плоды, и ждал, что вот-вот тот же Павел обрушит с самой вершины дерева наиболее крупный, твердый от незрелости плод и оглушит до беспамятства.
Глубоко честный и независимый ум Степана Григоренко все-таки плутовал с самим собой. Каждое слово Павла обжигало выстраданной сердцем и выношенной в душе правдой. И в то же время Степан Прокопович досадовал, что Павел Ярчук при всей его рассудительной мудрости решился на такое рискованное выступление в присутствии секретаря обкома партии. Как отнесется к этому выступлению Федор Пантелеевич? Ведь то, о чем говорит Павел, зависит не только от секретаря обкома. Во всяком случае, Степан Прокопович не будет торопиться высказывать свое отношение к честной исповеди Павла. А может, не так уж прав Павел Ярчук? Может, и он, Степан, мыслит сейчас ограниченно? Ведь там, наверху, денно и нощно думают, как лучше и быстрее вывести сельское хозяйство страны на широкую дорогу. Сколько решений, постановлений, реформ! А дело?.. Больше бюрократической лихорадки, чем дела. Если человек тонет, его надо спасать, а не толковать о его добродетелях или пороках.
Ох, как не легко быть секретарем парткома! А еще считает себя образованным марксистом - высшую партийную школу окончил. Может, и вправду пора на пенсию?
Горькие Мысли затуманили Степану Прокоповичу голову, надвинулись на него набатным звоном, и он на какое-то время потерял самого себя, будто забылся во сне. Очнулся от тишины. Увидел, что Павел Ярчук сидит на своем стуле с побелевшим от волнения лицом И, разглаживая рукой усы, виновато смотрит в пол.
Степан Прокопович тяжело вздохнул и вопросительно посмотрел на секретаря обкома. Но тот что-то записывал в блокноте.
– Будем обмениваться мнениями?
– нерешительно спросил Степан Прокопович, продолжая косить темный глаз на Федора Пантелеевича.
– Позвольте мне сказать!
– раздался голос Клима Дезеры.
– Пожалуйста, - Степан Прокопович окинул Дезеру настороженным взглядом.
Дезера встал, невысокий, жилистый, наморщил лоб, отчего светлые брови почти спрятались под низко стриженные волосы.
– Давно я в партии, - раздумчиво начал Дезера, устремив глаза к потолку, - но с таким, с позволения сказать, случаем сталкиваюсь впервые. Голова колхоза коммунист Ярчук, оказывается, не знал, что не имеет права самовольно, без разрешения парткома, выдавать колхозникам аванс. Не знал... Может, вы, Ярчук, не знаете также, что зерно - золотой фонд государства и что его расходование должно быть под контролем партии? Вы же не первый год на посту председателя!
– голос Дезеры набирал звенящую силу, а в глазах разгоралось благородное негодование.
– И, не понимая таких элементарных вещей, Ярчук еще дает нам рецепты, как надо строить коммунизм. Больше того, ему не нравится, как партия осуществляет свою руководящую роль на селе! За что же ратует Ярчук? За анархию! Он, видите ли, лучше знает, что и где ему надо сеять. Но при этом не думает: надо ли в интересах государства сеять то, что
– на лице у Дезеры было написано искреннее негодование.
– Вдумайтесь, товарищи, в смысл всего этого! Ярчук плачет, что держава обижает крестьян, не позволяет им распоряжаться плодами трудов своих... На партийном языке такие заявления надо квалифицировать как мелкобуржуазный уклон! Ибо у нас нет различия между интересами колхозников и интересами государства вообще. Если государство берет зерно на какие-то потребности, то удовлетворение этих потребностей в равной мере и в интересах крестьян!
В заключение хочу сказать, - Дезера понизил голос, как бы придавая своим словам особую значимость, - что я искренне возмущен эгоистическим, насквозь пропитанным кулацкой психологией, беспринципным и, я бы сказал, антипартийным выступлением товарища... Нет, какой он мне товарищ!.. Бывшего председателя кохановского колхоза Ярчука.
– Дезера с трудом перевел дыхание и сверкающим от возбуждения взглядом посмотрел на секретаря обкома партии.
– Почему бывшего?
– удивился Федор Пантелеевич.
– Я полагаю, товарищ секретарь обкома, - с оттенком торжественности, на высокой ноте, ответил Дезера, - что после услышанного здесь Ярчук не может оставаться ни в партии, ни на посту председателя! У меня, как члена бюро, по крайней мере есть такое предложение.
– И сел, оглянувшись на членов бюро с чувством исполненного долга.
Федор Пантелеевич озадаченно посмотрел на Степана Григоренко и, видимо, уловил в его глазах растерянность. Потом повернулся к Дезере и спокойно спросил у него:
– Скажите, товарищ Дезера, сумеете ли вы объяснить кохановским колхозникам необходимость снятия Ярчука с поста председателя, если бюро поручит вам провести там перевыборы?
– Безусловно, - откликнулся Дезера.
– И уверены, что колхозники вас поддержат?
– Уверен. Авторитет партии в колхозах непоколебим!
– Ясно, - Федор Пантелеевич загадочно улыбнулся.
– Значит, надеетесь на авторитет партии.
– И обратился к Степану Григоренко: - Разрешите мне высказаться.
Когда Степан Прокопович предоставил ему слово, Федор Пантелеевич неторопливо поднялся со стула, повернулся к Павлу Платоновичу и спокойно, даже как-то буднично спросил:
– Товарищ Ярчук, вы в своем выступлении не только дали объяснения членам бюро парткома, но и поставили ряд вопросов лично передо мной. Так я вас понял?
Павел Платонович согласно кивнул головой и стал вытирать платком бледное вспотевшее лицо.
– Попробую кратко ответить на них. Итак, о коммунизме, как маяке для всех народов мира. Прав товарищ Ярчук, что надо примером своей жизни показывать всем странам, каков он есть, коммунизм... Но нельзя забывать, товарищ Ярчук, что коммунизм - это не только обилие продуктов в стране, серые глаза Федора Пантелеевича прятали под чуть вспухшими веками горьковатую иронию.
– Вспомним, с чего мы начинали после революции?.. С нуля! Вы не хуже меня знаете историю нашего государства... А чего достигли? И тут не нужны пояснения. В прошлом темная и нищая Российская империя стала самым могущественным, самым просвещенным, самым демократическим государством. И селянские дети, товарищ Ярчук, бегут в города, между прочим, и для того, чтобы стать студентами университетов, институтов, техникумов. Селянские дети вместе с детьми рабочих управляют ныне государством, занимают командные посты в промышленности и в армии, являются творцами в науке и искусстве. Нет ли во всем этом воспламеняющего примера для народов, порабощенных капиталом? Еще какой пример!
Федор Пантелеевич перевернул листок блокнота, коротко посмотрел на какую-то запись и продолжил:
– Конечно, строить новое общество, какого еще не знало человечество, не так легко. Мы идем к коммунизму не только путями побед, какими, например, являются наши успехи в электрификации страны, строительстве тяжелой промышленности, боевом оснащении армии, завоевании космоса и многом другом. Бывают на нашем пути и ошибки и неудачи. Мы видим цель, но не всегда сразу находим верный путь к ней. Жертвы, ошибки и заблуждения заставляют скорбеть наши сердца, но прибавляют нам мудрости, а великая вера в будущее умножает нашу энергию... Мы также понимаем, что являемся Колумбами коммунизма, открывая всему миру пути к нему. Другие народы пройдут этими путями, уже не сталкиваясь с бедами, которые гнули нас во время поисков. Пример этому - успехи народов социалистического лагеря. Все это надо учитывать, товарищи, замечая в нашей жизни какие-то неполадки или сталкиваясь, например, с трудностями в колхозном строительстве.