Люди не ангелы
Шрифт:
Степан погасил смешок, догадываясь, что Кузьма приехал с какой-либо просьбой или жалобой. Без энтузиазма спросил:
– Что-нибудь случилось, Кузьма Иванович?
– Случилось?
– с удивлением переспросил старик, но, видать, вдруг вспомнил, зачем пришел, и лицо его приняло озабоченное выражение. Прискакал я к тебе, Степан Прокопович, как к нашему районному батьке!
– Какой же я батька?
– усмехнулся Степан.
– В сыновья вам гожусь.
– Ты не суперечь!
– Кузьма смотрел на Степана Прокоповича с любовной улыбкой, хотя в глубоко сидящих
– До сих пор горючими слезами плачет по тебе Кохановка, потому как никто в ней не может сравниться с тобой ни разумом, ни добротой.
– Ну, это вы уже наговариваете на кохановских людей.
– Степана разбирало любопытство, какая же последует просьба после столь откровенной лести.
Но Кузьма вдруг заговорил с неприкрытой иронией:
– А что ты знаешь о кохановских людях? Ты у кого из них, кроме Павла Ярчука да Тараса Пересунько, был в хате за последние десять лет? Конечно, - старик заговорил вроде со снисхождением, но ирония в его голосе зазвучала еще едче, - где тебе взять времени на нас, простых да смертных? На твоих плечах весь район, а над тобой начальства в области, как семечек в тыкве. И каждый наказы дает да отчетов требует. Вот и мечешься между начальством и головами колхозов, а для нас, глубоких колхозников, часу уже и не остается.
– Старик скрипуче засмеялся, потирая рукой длинный багровый нос и пряча в глазах бесовскую хитрецу.
– Ой, Кузьма Иванович! Вы все такой же насмешник!
– Степан терялся в догадках и не знал, как держать себя.
– Да побойся бога!
– с притворной обидчивостью ответил Кузьма. Какая тут насмешка? Святую правду говорю! Нам же снизу видней, что делается на верхотуре.
Такого острословия Степан Прокопович раньше не замечал за старым Лунатиком и, усмехнувшись, с любопытством глянул на продолговатый узел в его руке. Серьезно спросил:
– Что же привело вас в такое позднее время ко мне?
– Как тебе сказать?.. Без нужды мы к начальству не ходим.
– Кузьма выразительно посмотрел на дверь дома.
– Но вот интересно мне: ты нашего брата только на службе, в казенном кабинете, принимаешь или можешь и в хату пригласить?
– Да, конечно же!
– спохватился Степан.
– Заходите в хату, будьте гостем.
– О, это уже почти по-христиански!
– обрадовался Кузьма.
– А то у меня такое дело, что при посторонних ушах, да еще стоя, его не разгрызешь.
Озадаченный Степан повел старика в дом.
В просторной гостиной Галя и ее две подружки "колдовали" у магнитофона.
– Неужели это все твои девчата?!
– поразился Кузьма, всматриваясь в лица девочек.
– Вот моя, - Степан ласково взял Галю за плечи. И сказал ей: - Тебе, дочка, быть сегодня хозяйкой. Поставь на плиту чайник да посмотри, что у нас там стынет в холодильнике.
Затем пояснил Кузьме:
– Сегодня я холостяк. Жинка дежурит в больнице.
Кузьма промолчал, шевеля губами вслед каким-то своим мыслям и теребя пальцами обветшалую бороденку. Степан Прокопович догадался: поразили старика по-восточному раскосые глаза Гали и ее смуглое скуластое лицо. Но пояснять ему ничего не стал.
Подружки Галины убежали домой, сама Галя ушла на кухню собирать ужин, а Кузьма с любопытством оглядывал квартиру Степана Григоренко.
В просторной гостиной с восточными коврами на полу и над диваном стояли пианино, стол, сервант и тумбочка с магнитофоном. Но Кузьму больше всего поразили книжные полки, видневшиеся сквозь раскрытую дверь в спальню, которая служила и кабинетом.
– Неужели все прочитал?!
– ахнул старик, бесцеремонно заходя в спальню и рассматривая книги.
– Конечно, - усмехнулся Степан.
– Тогда я дюже разумно сделал, что пришел к тебе. А то была думка махнуть прямо в область, к самому секретарю обкома товарищу Квите. Мы же с ним знакомы! Но сейчас вижу, что и у тебя хватит грамотности кое-что мне растлумачить, а может, и написать письмо в правительство.
После этих слов Кузьма подошел к своему узлу, лежавшему под пианино в гостиной, и, развязав его, достал большую, оплетенную тонкой лозой бутыль, заткнутую осередком кукурузного початка. Затем торжественно водрузил бутыль на стол.
– Что это?
– понизив голос, спросил Степан Прокопович, догадываясь, какая жидкость в оплетенке.
– Самогонка!
– вызывающе выпалил Кузьма.
– Магарыч?
– помрачневшее лицо Степана Прокоповича стало наливаться краской.
– Нет, этот самый, как его?.. ага!.. экс... экспонат... Ты думаешь, старый Кузьма такой лопух, что пойдет к партийному секретарю с магарычом? Каждый знает, что выгонишь в три шеи! Тут, брат, дело посурьезнее.
Степан Прокопович был окончательно сбит с толку. Присев на стул и усадив на диване Кузьму, он уставил на него требовательные глаза.
– Только не перебивай меня, Степан Прокопович, дай высказаться по порядку.
– Кузьма деловито шмыгнул багровым носом.
– Ну, слушаю.
– Слушай.
– Старик поерзал на диване, как бы испытывая его надежность.
– Поначалу вот такая... как ее?.. ага!.. пре... преамбула! Значит, так... Только не перебивай, будь ласков.
В это время зашла Галя со скатертью в руках. Степан тут же взял со стола оплетенку и поставил ее на пол, у ног Кузьмы. Старик при этом нахмурил седые брови и обидчиво шевельнул усами. Но когда увидел, что Галя стала накрывать стол тугой белоснежной скатертью, удовлетворенно крякнул.
– Ну, рассказывайте, - поторопил Степан.
А Кузьма не мог оторвать любопытного взгляда от Гали, которая, выдвинув из серванта ящик, загремела вилками и ножами, потом, сдвинув стеклянную створку, начала доставать тарелки.
– Значит, так, - продолжил разговор Кузьма.
– Вот ты, Степан Прокопович, партийный секретарь района, к самогонке относишься как к злостному элементу.
– Разумеется, - Степан ухмыльнулся не только словам Кузьмы, а еще тому, что Галя, сверкнув на отца плутоватыми заговорщицкими глазами, поставила на верх серванта микрофон и щелкнула кнопкой магнитофонной записи.